Гагаи том 1

— А ну его, беса лохматого, — в сердцах махнул рукой Кондрат. — Некогда с ним вожжаться. Идем, Лаврушечка. Посудину надобно сколотить для покойницы.

— То надо, — согласился Лаврентий. — Вот только найду ли матерьял?

— Найдешь, найдешь, — говорил Кондрат, увлекая его за собой. — Зараз я тебе хвокус покажу. — И он вынул из сумки горлышко бутылки, подморгнул Лаврентию: — Ну, как?

— Вроде были где-то кой-какие дощечки, — поспешил согласиться Лаврентий.

Они вошли к Лаврентию в сарай. Кондрат по-хозяйски смахнул стружки, выставил на верстак поллитровку, достал из сумки закуску.

Выпили, договорились о цене. Кондрат подался было со двора, но его окликнул Лаврентий, выбежав из сарая:

— А по какой мерке делать? Пожалуй, твоего росточка теща-то.

— Не-е, не кажи, Лаврушечка, — возразил Кондрат, напыжившись. — У меня рост как рост. А она помене будет. Помене.

— Коли так, с тебя смерок возьму, — подходя к нему, проговорил Лаврентий. — Не вертись. — Он обмерил Кондрата обрывком веревки в длину и по ширине спины, успокоил: — Малость урежу — в самый раз угодим.

— Ишь ты, — выйдя за ворота толмачевского подворья, заговорил Кондрат. — «Матерьяла нет». А как поднес — и матерьял нашелся. Вот она, стихия, какая.

Он был очень доволен собой. И тем обиднее ему было выслушивать нарекания Ульяны.

— Набрался уже?! — заголосила онд, едва муж переступил порог хаты, — Ну, что мне с тобой, окаянным, делать? Мать на смертном одре, а он глаза свои бесстыжие залил. — Ульяна всплакнула, вытерла слезы фартуком. — В мертвецкой лежит — забирать надо. Могилу рыть надо. Гроб заказывать. Поминки готовить, чтоб как у людей...

— Токи без паники.

— Я тебе зараз дам «паники»! — еще пуще разошлась Ульяна. — Носит нелегкая, когда столько хлопот! Бражничаешь!..

— Ну и дура баба. Будто по своей охоте ту чарку выпил. Лаврушку магарычил. Гроб уже делает. Теперь Петру Ремезу нести.

— Жирно будет платить да еще шкаликом пригощать.

Кондрат хмыкнул.

— Коли такая разумная — сама иди коней добывать.

— Ладно уж, — наконец уступила Ульяна. Недовольно добавила: — На кладбище загляни, чтоб яму как следует выкопали. Двоих мужиков договорила. Велела им рыть рядом с папашиной могилой... В гроб стружек намостишь. Да заедь домой — подушку уложим. Смертную одежду тоже возьмешь...

— Собирай, — прервал ее Кондрат. — Прихвачу зараз с собой, чтоб не колесить по деревне, лишний крюк не делать.

Он занес узел Лаврентию. У того дела подвигались споро.

— Осталось крышку собрать до кучи. — Смахнул со лба пот, глянул на Кондрата, усмехнулся: — Что это тебя кидает? Или спьянел? Так вроде не от чего.

— От горести, — осклабился Кондрат. — Как сгадаю — сиротой стал, так и валит меня жаль. — Он похлопал Лаврентия по плечу, — Поспешай, Лаврушечка, а я пошел Ремеза шукать. Зараз приеду...

Петра он нашел во дворе магазина сельпо. Тот долго прикидывал, сколько запросить, говорил, что за товаром надо ехать, что кони притомились, что овес подорожал, мялся, жался.

— Не сомневайся, — убеждал Кондрат. — Мигом вернемся.

Приехали они, когда Лаврентий уже наживлял гвозди но краям крышки. Кондрат кинулся к нему целоваться.

— Золотой ты человек, Лаврушечка. Пообещал — сделал. Вот уж за что уважаю. А ты сомневался, — повернулся он к Петру. — Тут, брат, ни минуты простоя. Хоть зараз — со двора. Токи мы малость погодим, — продолжал Кондрат, выставляя поллитровку.

Лаврентий, которому тоже ударил хмель в голову, почуяв дармовую выпивку, не захотел оставаться дома.

— Подсоблю, — сказал он Кондрату. — Как в таком деле не подсобить.

Кондрат припал к нему.

— Век не забуду, Лаврушечка. Зараз приедем — накроем Ульяну еще на пол-литра.

Они шли рядом с бричкой. Петро понукал лошадей, легонько подстегивая их вожжами. Возле Емелькиного подворья сказал:

— Глядите, Емелька кустарем заделался.

На воротах Емельяна Косова красовалась вывеска: «Подчинка сапог, штиблет и протчая обувка».

— Кажут, в допре научили сапожницкому ремеслу, — проговорил Лаврентий.

— Емелька дурак, — прервал его Кондрат. — От него баба сбегла. И правильно. Дело не в том. Как бы нам еще бутылкой разжиться, вот в чем загвоздка. А то как бы теща в обиде не осталась. Мне главное — теще потрафить.

— Сам кажешь — Ульяну потрусим, — забеспокоился Лаврентий.

— Точно, — кивал Кондрат. — Только это когда будет? А душа зараз горит, вот в чем стихия... — И вдруг закричал: — Стой! Стой, Петро! Придержи коней. Мотьку проехали!

— Куда ты? — окликнул его Петро.

— Пожди трохи, к твоей крале заскочу, — отозвался Кондрат. Сдернул с себя пиджак, повернулся к Лаврентию: — Идем. Выторгуем зараз пару бутылок самогона.

Мотька — крепкая рябоватая молодка, самогонщица и перекупщица, о которой чего только не говорят. Живет она — не тужит. То один заскочит, то другой. И не с пустыми руками. Не раз бабы, сговорившись, впутывались ей в волосы, расписывали ногтями лицо. А с нее — как с гуся вода. Еще и насмехается над обманутыми женами: «Коли мужики сигают в гречку — на себя пеняйте. Знать, секрета любви не разумеете. Спробуйте ежака себе подкладать».