Гайда!

В это же самое время распахнулась еще одна дверь – с другой стороны передней. В комнату вместе со смуглянкой вошла женщина лет тридцати пяти или чуть старше, посмотрев на которую, Аркадий понял, в кого пошла младшая дочь Трофима Ильича.

Заметив промелькнувшее на лице гостя удивление, глава семейства снова засмеялся:

– Что – хакасок никогда не видел, а служивый?

– Нет, – простодушно ответил Аркадий.

Его ответ рассмешил остальных.

– Зинаида, жена моя, мать всех моих девок, – представил женщину Трофим Ильич. – Вот такие они у нас разные получились: две в мою породу пошли, а меньшая – в Зинкину, инородческую, хотя хакасских кровей у нее кот наплакал.

– Как так? – спросил Аркадий.

– Я тебе потом разъясню. Ты давай раздевайся, обедать будем, – сказал хозяин дома и, повернувшись к супруге, спросил:

– Мать, готов обед-то?

– Чего спрашиваешь – знаешь, что готов, мы ж тебя с поезда ждали, – сухо ответила Зинаида и, кивком головы позвав с собой старших дочерей, вернулась на кухню.

У Аркадия почему-то появилось ощущение, что жена Трофима Ильича не слишком рада появлению в доме незваного гостя, но войдя в просторную кухню, по которой разливался дразнящий аромат выставленных на столе и томящихся в печи блюд, он забыл обо всем на свете.

– Мать, а ты чего ж графинчик не поставила? – удивленно спросил жену Трофим Ильич.

Зинаида бросила на него неодобрительный взгляд, но вышла из-за стола и достала из шкафа графин с мутной жидкостью.

«Самогон», – догадался Аркадий и подумал: «Ну, сейчас начнется… А как откажешься?»

– Ну, давай за знакомство, – наполнив две стопки, произнес Трофим Ильич.

Сделав три небольших глотка, Аркадий поставил недопитую стопку на стол. К своему удивлению он заметил, что хозяин дома удовлетворенно кивнул и не стал настаивать на том, чтобы гость осушил посудину до дна.

– Ты ешь давай, не стесняйся, – вместо этого предложил он гостю.

Таких вкусных щей Аркадий не пробовал никогда в жизни.

– Так вот, – отставив в сторону пустую тарелку, – начал Трофим Ильич. – Про жену мою, Зинку, хочу сказать. Предки ее давние жили в Ужуре, когда он еще хакасской деревней был – улусом.

– А мне говорили, что в самом Ужуре инородцев нет. Только в волости их улусы еще остались, – перебил его Аркадий.

– Да ты слушай, не перебивай старших, – остановил его Трофим Ильич. – Это сейчас там одни русские живут. А когда-то одни хакасы и жили. И язык у них был свой, и вера своя. Потом уже со всех краев туда народ поехал: кто золото мыть, кто землю пахать. Строиться люди стали, храмы воздвигать православные. Инородцам это, конечно, не нравилось, вот и начали они постепенно место это освобождать от своего присутствия, в другие места переселяться. Но некоторые все же и в Ужуре оставались.

Вот и Зинкина то ли бабка, то ли прабабка какая-то не только осталась, но и веру православную приняла, и замуж вышла за казака нашего. А дети ихние и внуки потом уже только с русскими венчались. Уж сколько поколений их было, а кровь хакасская нет-нет да и даст о себе знать – глядишь, у кого-нибудь узкоглазенький детеныш появляется. Про бабку эту, хакаску, многие давно забыли, а как ребеночек такой родится, удивляются, а некоторые мужики и скандал подымают – откуда, мол, такое чудо взялось!

Трофим Ильич взял с блюда румяную кулебяку с грибами, разломил ее пополам и, протянув одну половину Аркадию, спросил:

– Вот ты бы как отреагировал, если б супруга твоя тебе черноголового да узкоглазого вдруг принесла?

– Нет, – засмеялся Аркадий. – У нас такого не может быть. Мы с женой оба светлые, и в роду ни у меня, ни у нее инородцев не было.

Куски кулебяки застыли в руках Трофима Ильича. С лица его вмиг слетела добродушная улыбка гостеприимного хозяина.

– Постой, так ты женатый, что ли? – повернувшись к Аркадию, спросил он гостя.

– Да, – ответил тот, удивившись произошедшей с хозяином дома перемене, и взял у него угощение.

Трофим Ильич положил на тарелку свой кусок кулебяки и молча потянулся за графином. Наполнив до краев обе стопки, он тут же опрокинул свою и строго сказал Аркадию:

– Пей!

Сам не зная почему, Аркадий быстро опустошил стопку. Сначала он почувствовал сильное жжение за грудиной, потом по его телу разлилось приятное тепло, от которого расслабились все его мышцы. Исчезли накопившаяся за последние сутки усталость и поселившаяся в душе тревога. Пропала даже благоразумная осторожность, которая раз-другой просыпалась в нем после того, как он отправился со станции с незнакомым ему человеком в незнакомое место.

– Ну, давай еще по одной, – предложил Трофим Ильич, снова наполнив стопки.

Зинаида начала собирать посуду. Девочки встали из-за стола, чтобы помочь матери, но та велела им идти в свою комнату. Трофим Ильич продолжал угощать гостя самогоном.

– Хороший вы человек, душевный, – принялся нахваливать его Аркадий, приняв на грудь очередную дозу. – Я вас еще в Ачинске на рынке увидел и подумал: «Какой хороший это человек! Надо бы мне с ним познакомиться поближе. А может, он в Ужуре живет? Тогда… Тогда… Что тогда? Что я хотел сказать? Забыл…»