Гайдзин

– Да уж, а! – Он рассмеялся. – Это, моя юная умница-леди, и есть ваш волшебный ключик, потому что, вспомнив ваше письмо, я вдруг догадался о том, что вы уже решили для себя: католический брак раз и навсегда устраняет вас как угрозу для Тесс. Для Тесс католический брак полностью аннулирует ваш протестантский брак в море, каким бы он ни был законным, законным согласно английскому законодательству.

Она мягко хохотнула, поудобнее устраиваясь у него на груди.

– А если бы вы сказали, что вы, по вашему мнению, смогли бы уговорить меня выйти за вас замуж, и, будучи сами протестантом, предложили бы добровольно пойти на подобную жертву, эта женщина, бесспорно, с радостью дала бы вам все, что вы у нее попросите, для нас обоих, если ваши просьбы будут разумными. Нет?

– Да. – Он вздохнул. – И что за просьба у вас на уме?

– Ничего особенного, но Малкольм как-то объяснил мне значение жокей-клуба и в Гонконге, и в Шанхае. Он говорил, что, наряду с советами Гонконга и Шанхая, вся власть в мире бизнеса сосредоточена именно там. Ее влияние обеспечило бы вам должность стюарда в одном и членство в другом. Нет?

Он захохотал и крепко обнял ее.

– Вы живая классика, мадам. Ради этого я даже стану католиком.

– В этом нет нужды, Эдвард.

– Вы полюбите Шанхай всем сердцем. Теперь мои условия.

– О?

Он с радостью отметил, как в глубине ее глаз промелькнула тревога, но скрыл свое удовольствие и придал лицу более суровый вид. «Мне ни к чему выдвигать предварительные условия, – подумал он с затаенной улыбкой, – муж имеет некие неотъемлемые права, как, например, право собственности на все имущество своей супруги. Благодарение Богу, мы живем в мире мужчин».

– Первое условие заключается в том, чтобы вы любили меня всем сердцем и душой.

– О, я постараюсь, и постараюсь быть лучшей женой на свете. – Она теснее прижалась к нему. – И?..

Чутким ухом он уловил в ее голосе подспудную тревогу и рассмеялся:

– Это все, кроме того, что вы дадите обещание позволить мне обучить вас игре в бридж и маджонг – тогда вам в жизни не понадобятся деньги на булавки ни от меня, ни от кого-то еще.

Мгновение она пристально смотрела на него, потом потянулась вверх. Их поцелуй скрепил сделку, и потом он бережно отстранился, чувствуя, что кровь ударила ему в голову.

– Я жду не дождусь, Анжелика.

– Я тоже.

– Теперь мы должны выработать план, времени у нас немного. Сначала получите подпись сэра Уильяма, быстро туда и обратно. Моя дорогая, я так счастлив, что вы приняли мое предложение.

Ей захотелось тихо заурчать, как кошке.

– Я так счастлива, что не могу выразить. Когда вы вернетесь, мы останемся здесь или уедем в Шанхай?

– В Шанхай, и как можно скорее, как только Броки пойдут ко дну. – Он поцеловал ее в нос.

– А, Броки. Вы уверены? Вы уверены насчет них? Все наше будущее, вообще все зависит от этого, не так ли?

– И от Тесс, однако я уверен, моих улик достаточно, а ее злоба сцементирует их и обеспечит их гибель – она тоже должна понимать это, иначе она никогда не сделала бы даже такого жалкого предложения. Но и в этом случае мы должны быть осторожны. То, как мы будем вести себя наедине, – одно дело, но в течение шести месяцев – столько времени уйдет у меня на то, чтобы перевезти вас в Шанхай, защитить вашу незапятнанную репутацию, запустить в дело компанию «Ротвелл и Горнт», привести в порядок ваши финансы, – мы должны выглядеть в глазах всех только добрыми друзьями. Я обожаю вас.

Вместо ответа ее руки обняли его. Потом она сказала:

– У вас принято составлять брачные контракты?

– Нет. Но если вам так хочется, мы составим. – Он увидел ее джокондовскую улыбку, которая прикрывала, как маска, обещала и снова прятала. – Это ведь не обязательно, не так ли? Мы связаны накрепко, ваше и мое будущее соединились, мы теперь одно целое. Успех зависит от наших общих усилий и от того, как мне удастся защитить наши интересы. Никогда не забывайте, что Тесс искусна, хитра и обмануть себя не даст, сделка с ней есть сделка. Но даже и в этом случае вы получите, что хотите, я обещаю.

«Да, получу непременно», – подумала она.

Потрясенный, сэр Уильям положил последнюю страницу из оставленных ему Андре на маленький столик, все они были на французском языке и написаны рукой Андре.

– Боже мой, – пробормотал он и встревоженно шевельнулся в своем потертом, но удобном старом кресле. Его приемная была уютной, в камине весело пылал огонь, тяжелые шторы были задернуты от сквозняков.