Галерея женщин

В день, когда мы приехали, дом стоял пустой и холодный – еще было начало апреля, – но это не помешало нам бродить из комнаты в комнату, размышлять о планах и мечтах Фила, а также о светских трудностях (называйте как хотите), ждущих Альбертину. Ей не особенно нравилась идея Фила использовать их светскую жизнь в качестве фона для деловых проектов мужа. Так, бродя по дому и глядя на грохочущие, пенящиеся волны и брызги, под апрельским солнцем осыпающие берег, она начала изливать мне душу:

– Понимаешь, это означает, что я тоже участвую в его бизнесе, что мне придется принимать множество людей, которых я не знаю или не люблю и которым я нужна только в качестве управляющей некоего загородного клуба, где они могут заниматься коммерцией. Но при чем здесь я? Зачем мне все это? – И она посмотрела на меня.

– Да, это, конечно, необычная жизнь, – ответил я. – Но как возможность исследовать и наблюдать многих удивительных личностей она мне скорее нравится.

– Ах, они тебе, конечно, интересны. Мне тоже. Но вряд ли как личности. Вернее, в основном как малопочтенные личности. Это очень корыстные люди! Словами не передать! Да и Фил тоже, хотя на самом деле он не хочет быть таким. Со мной он щедр и даже расточителен. С моими и своими родственниками тоже – просто расточителен. Ты это знаешь. Я могу давать нашим родным почти все, что угодно, и покупать себе, что мне вздумается. Но он не понимает, какую жалкую роль мне отводит. Они работают на него и за деньги делают то, что он хочет, но что касается меня, ты же знаешь, как они на меня смотрят. Если я начну флиртовать с кем-нибудь из них, это вполне приемлемо, но что-то большее… Один даже сказал, когда я выразила свою неприязнь, что мне не стоит забывать о той пропасти, что лежит между нами!

И она снова подняла на меня глаза и улыбнулась, как ей было свойственно, мудро, по-философски.

Потом она рассказала о некоем графе ди Бродзио, недавно появившемся в жизни Фила, итальянце, известном и в здешнем, и в заграничном обществе, который, разумеется, за плату выступал посредником в делах Фила с теми представителями нью-йоркского света, которые должны были сыграть свою роль в их игре.

– Модная пустышка! – сказала она. – Думает только о деньгах, светском обществе, нарядах и женщинах, и Фил говорит, что ради денег он готов на все. Совершенно бездуховная личность.

Следующим примером в ее коллекции зарисовок была леди Уэдерсуит – она не пыталась выделиться в свете, так как и без того занимала в нем прочное положение. Эта холодная и практичная дама давала Филу советы по разным вопросам и обеспечивала его заказчиков, новоиспеченных мультимиллионеров, некоторыми светскими знакомствами, правда за определенную цену.

– На людях они все выражают мне свое восхищение, – объяснила Альбертина. – Но когда мы встречаемся за кулисами – это уже другая история!

Однако, несмотря на все это, Альбертина проявляла достаточный, а может, даже вполне искренний интерес к тому, что происходило в поместье и что, судя по всему, должно было устраиваться под ее руководством и в соответствии с ее вкусами.

– Конечно, – сказала она, когда я с энтузиазмом стал расписывать морскую красоту этого места, – можно все сделать очень привлекательным, и Фил даст мне возможность ему в этом помочь. Но ты тоже должен приехать, познакомиться с этими людьми и провести здесь немного времени. Фил надеется, что сможешь. Ведь ты ему очень нравишься. Вселяешь в него уверенность.

Она снова посмотрела на меня почти насмешливо, и под влиянием этого взгляда я схватил ее и попытался преодолеть ее сопротивление.

– Альби, почему ты отталкиваешь меня? – спросил я.

– Ах, ты сам знаешь почему.

Но хотя она была напряжена и бледна, как всегда, когда чувствовала малейшую опасность, на этот раз она показалась мне немного грустной и спокойнее, чем обычно. Я это остро ощутил – мне что-то передалось от нее, сильное желание, спрятанное за обычной решимостью ни за что не позволять себе поддаться этому желанию.

– Альби?

– Нет, не спрашивай. Особенно здесь.

В этот момент она показалась мне явно взволнованной.

– Почему «особенно здесь»?

– Ты прекрасно понимаешь почему. Даже если бы я хотела, я не могла бы защититься. И ты не мог бы. Поэтому ничего больше не говори.

– Не будь такой злой! У тебя вечно находится оправдание, и все же ты всегда даешь понять, что я тебе небезразличен. Не знаю, какого черта я тяну эту канитель! Ну и не буду!

Она придумала мне прозвище, которым звала, когда была чем-то тронута или испытывала особенную нежность, – масса, так чернокожие рабы называли своих хозяев.

– Но, масса, дорогой, – сказала она, – не сердись. Ведь это ты всегда со мной споришь. Хотя знаешь, как ты мне дорог и почему я так себя веду.

– Какой вздор! – со злостью воскликнул я.

«Кто она такая, чтобы водить меня на поводке? Больше я не намерен этого терпеть», – сказал я себе. А потом ей:

– Я в последний раз еду куда-то с тобой. Не собираюсь больше за тобой таскаться. Я тебе безразличен, и хватит об этом!

Я направился к двери, выходившей в коридор и на лестницу.