Галерея женщин

Поэтому Миллертон был тогда крайне сосредоточен и напряжен, чтобы не сказать явно обеспокоен, хотя все равно оставался в общении доброжелательным и чутким. Ибо я, конечно, много виделся с ним и с Альби в этот период и ощущал давление, которое он испытывал. И очевидно, никакого другого выхода из ситуации не было, кроме, во-первых, частичного возмещения ущерба; во вторых, перекладывания вины на агентов и мелких сошек, которых, чтобы они взяли на себя этот обременительный груз, следовало оградить от тюремного заключения и подкупить; и в-третьих, использования политического, финансового и общественного влияния, достаточного, чтобы убедить правительство не слишком явно указывать, а лучше вообще не указывать, непосредственно на Миллертона.

Но какая работа для этого требовалась! Целая когорта адвокатов стояла стеной вокруг Миллертона, и вскоре с помощью требований о дополнительных сведениях, различных предписаний и отсрочек судопроизводства все дело было замотано в федеральных судах, погрязнув в крючкотворстве, пока агенты Фила обрабатывали того или иного деятеля. В конце концов, насколько я могу судить, немалое количество предметов, ввезенных в страну мошенническим способом, было Филом признано, таможенные пошлины и штрафы выплачены – всего, если я правильно помню, около двух миллионов долларов. И хотя сам Фил как организатор и руководитель этого криминального предприятия избежал непосредственной судебной тяжбы, ему все же пришлось один раз предстать перед большим жюри федерального суда, где, по его словам, он довольно легко ответил на все заданные ему вопросы.

Но какова была огласка! Чудовищная! Кричащие заголовки – такие оскорбительные, хотя иногда лишь косвенным образом чернившие его репутацию непогрешимого арт-дилера! И еще более тяжелая сторона этого дела – раздражение многих богатых клиентов, которым пришлось не только увидеть свои имена упомянутыми в связи с покупкой подозрительных предметов искусства, но и принимать у себя представителей исполнительной власти, отслеживающих за границей ту или иную вещь, чтобы определить ее истинную цену.

И сколько пришлось заплатить! Прежде всего адвокатам, которых он за глаза называл «гнусными шакалами». Затем правительству. Затем более мелким агентам и помощникам, которые на него работали. И наконец, банкирам с Уолл-стрит, якобы друзьям, к которым он в период кризиса был вынужден обратиться за ссудами и которых впоследствии называл «кровопийцами». Словом, фактически в одночасье, несмотря на изобилие акций, облигаций, того и сего, Фил Миллертон оказался – как они оба, и Фил, и Альби, мне признались – в лапах кредиторов.

– И только Господь знает, когда он сможет из них вырваться! – сказала мне Альби.

Пожалуй, спас его в конце концов лишь тот факт, что все кредиторы отлично понимали: если Миллертона полностью разорить и загнать в угол, денег не получит никто. Все отойдет государству, и у многих останутся долги. Кроме того, не вызывало сомнений, что в вопросах оценки, ввоза в страну и продажи произведений искусства равных ему нет нигде и что, если дать ему пространство для маневра, он рано или поздно решит свои финансовые проблемы, а вместе с ним выиграют и все, кто с ним связан. В результате примерно после двух лет споров и всяческих разбирательств Фил наконец освободился, стал вновь сам себе хозяином, но с долговыми расписками на один, три и пять лет на общую сумму около пяти миллионов.

Но какие любопытные вещи вскрылись в связи со всей этой историей! Среди прочего таможенная служба Соединенных Штатов обнародовала удивительный трюк, посредством которого бриллианты, жемчуг, редкие гобелены, знаменитые картины и прочее ввозились беспошлинно. Только представьте себе такую обыкновенную и ничем не примечательную вещь, как старый и не особенно ценный сундук или стол, содержащий, однако, искуснейшим образом сделанные потайные ящики, ложное дно или ложные стенки – иногда все в одном сундуке, – и в них аккуратнейшим образом прячется даже не один, а несколько бесценных шедевров. Особенно это касалось драгоценных камней, а однажды, если не ошибаюсь, так провезли ожерелье, по слухам, стоимостью триста семьдесят пять тысяч долларов. В другой раз – драгоценную посуду, принадлежавшую итальянскому князю, которую разделили на партии и доставляли в Америку в течение года в нескольких сундуках с тайными карманами, ложным дном или крышкой.