Галерея женщин

И все же постепенно долги были ликвидированы, по крайней мере частично. И снова поместье на Лонг-Айленде, дачный сезон на сданной в субаренду собственности в Палм-Бич. Но оба они, Фил и Альби, уже не получали от этого большого удовольствия. Сказалось огромное напряжение, потребовавшееся для решения финансовых проблем. И Альби, конечно, мучилась из-за случившейся огласки. Ибо нельзя отрицать, что теперь на нее смотрели как на жену «жулика» или преступника, который по крайней мере некоторое время был очень близок к краху. И все это после невероятного финансового и общественного успеха, благодаря которому для них открылись двери высшего общества! Однако теперь все это, без сомнения, осталось позади. И никто не понимал это лучше, чем Фил и Альби.

Все же я заметил, что Альби держалась, как всегда, стоически. Помню, как она сказала мне однажды, когда буря несколько улеглась: «Фил ничуть не хуже всех остальных, но он, по крайней мере, борец. Признаюсь, в эти дни он мне еще больше нравится. Кажется, он стал мне ближе и сам сильнее чувствует зависимость от семьи. И я больше никогда его не предам». Мне показалось, она посмотрела на меня с некоторым вызовом.

Что касается детей, то ее особенно волновала Джоан. «Она такая своевольная и такая хорошенькая, – говорила она. – И Фил к ней так привязан. Гораздо больше, чем ко мне. Иногда я почти ревную». Джоан в ту пору было тринадцать, и Альбертина решила, что лет до восемнадцати или двадцати за ней надо как следует присматривать. Поэтому как раз тогда она решила отправить ее на несколько лет в какую-то очень строгую школу. «Если учесть темперамент ее отца…» – С этими словами она посмотрела на меня своим вопросительным, полусмиренным, полунасмешливым взглядом.

– А темперамент матери ни при чем? – парировал я.

– Даже не пытайся взвалить вину на меня! Ты прекрасно знаешь, как она появилась на свет.

Прошли годы. Брейт удачно женился на девушке из общества с небольшим состоянием и с удовольствием принялся играть по правилам света. А Джоан наконец вернулась из швейцарской школы и с головой ушла в светские развлечения, что в результате привело к серьезным болезням. Ибо, будучи очень живой и страшно увлекающейся, она никогда не отличалась крепким здоровьем. Своенравная, с новомодными идеями свободы и своих прав, которые в конце концов привели ее к побегу из дома сначала на неделю, потом на три дня, она каждый раз умудрялась создать в семье напряженную и, прямо скажем, кошмарную ситуацию, когда приходилось вызывать агентов сыскной полиции, и Миллертон придумывал отчаянные способы хитростью упечь ее в школу еще на несколько лет, «пока она не наберется ума-разума», как он выражался. Но могу засвидетельствовать, что успеха он не добился. С Джоан ничего нельзя было поделать.

Наоборот, помню, я как-то зашел к ним во время такого переполоха, сразу после ее возвращения, и, вместо того чтобы застать ее пристыженной и униженной, я обнаружил, что она пытается со мной флиртовать.

– Почему бы вам хоть иногда не прийти в гости ко мне? – спросила она и посмотрела на меня долгим взглядом.

– Не обижайся, Джоан, приду, – ответил я. – Но только если ты будешь хорошей девочкой.

И я удалился, слегка потрясенный, и, уверяю вас, в кои-то веки почувствовал, что совсем растерялся.

А между тем шли годы, принося нам то, что было уготовано судьбой. Фил понемножку полнел и терял свою живую, легкую, энергичную беззаботность и интерес к тому, что можно назвать щегольством. А Альби… Эх, что делает с нами время! Начала толстеть, хоть и боролась с весом, но потом, сдавшись, сказала мне: «Ладно, зачем мучиться? Фил ничего не имеет против. А у меня есть книги, дом и Джоан, которой нужен уход». Ибо Джоан, бедная Джоан, к этому времени стала почти безнадежным инвалидом. Ночные клубы, разные сумасшедшие выходки, то, другое, третье.

– Не можешь же ты сражаться с судьбой, – со спокойным, философским видом заметила однажды Альбертина. – Чему быть, того не миновать. Все-таки мне не пришлось страдать, как некоторым.

– Но вспомни, Альби, сколько ты сделала для других. Для всех ваших племянников и племянниц, кузенов и кузин, кому вы с Филом нашли работу или подходящую партию.

Она хмыкнула, но потом сказала:

– На моей могиле можно сделать по крайней мере одну надпись.

– Какую? – спросил я.

– «Она хорошо относилась к родным».

– Разрешишь мне приписать еще строчку?

– И что это за строчка?

– «Она хорошо относилась ко мне».

– Ах, какой же ты! Лучше скажи, что ты хорошо относился сам к себе!

Что, в конце концов, когда я сейчас об этом задумываюсь, вполне годится для моей эпитафии: «Он хорошо относился сам к себе».

Регина К. [31]