Галерея женщин

Если так, то для своих откровений она выбрала неподходящего слушателя – скептически и даже неприязненно настроенного. Мне не нравилось, что Эмануэла играет (или заигрывает) с опасностью. Несомненно, она уже ощущала бесперспективность своего положения, после того как то ли из принципа, то ли в силу природной черствости упустила золотую пору юности. Раньше она просто не задумывалась об этом, не понимала, что творит, а теперь – глядь, незаметно приближается осень жизни. Но даже ее нынешний, обновленный взгляд на себя не отменяет глубоко сидящих в ней жестких внутренних запретов, которые уберегут ее от «беды». В этом я был уверен, и никакой Фрейд, никакой страх старости не свернут ее с праведного пути. Вот почему я не мог всерьез воспринимать ее новую ипостась. Пусть живет как хочет, в согласии с собой или нет – мне уже все равно. Конечно, еще год, два, три назад мысли о ней изводили меня. Но с тех пор я остыл. Ведь что она такое? Способна она полюбить – меня или другого? Я отказывался верить в это. И не желал выступать в роли первой – или последней – помощи по прихоти женщины, осознавшей наконец, что ее молодость проходит даром. Мне даже думать об этом было противно.

Между тем ласковое предвечернее солнце заливало склон холма, и рядом со мной по зеленой травке медленно брела Эмануэла, прекрасная, как экзотическая орхидея. Каким безумным восторгом жизни и любви могло все обернуться! И как жаль, что и эта встреча, по обыкновению, закончится разочарованием – не только по ее вине, но и по моей.

Почувствовав (полагаю) мое равнодушие, она принялась беззастенчиво обхаживать меня. И я не устоял – согласился прийти к ней на ужин, хотя и не задержался надолго. Но в половине одиннадцатого она спустилась ко мне посмотреть, знаю ли я, как устроиться на ночь, чтобы было уютно и тепло. Умею ли я обращаться с походной кроватью-палаткой и пологом от комаров, который к ней прилагается? Это не так легко, как кажется, тут есть одна хитрость. Когда я улягусь, она заглянет проверить. Ах, Эмануэла, подумал я, все твои уловки шиты белыми нитками! Но похоже, ты не способна ощутить жар в крови, а без этого ничего не случается. Я не чувствую даже слабого отблеска того огня, которым ты вроде бы должна быть сейчас охвачена. Да будет тебе известно, что секс – это не мысль, а эмоция. Как если бы тебя внезапно бросило в жар или земля ушла из-под ног. Но то, что движет тобой сейчас, – не более чем идея, слабая, невнятная, ничего общего не имеющая с простой и сладостной чувственностью, с зовом плоти… Неужели я ошибаюсь и тобой движет что-то, чего я просто не умею распознать?

Я был так растревожен и так озадачен своими раздумьями, что не видел ничего романтического в нынешней пикантной ситуации. Ровным счетом ничего. Никакого нетерпеливого волнения, которое я всегда испытывал в подобных обстоятельствах. Черт побери! Будь оно все неладно! И вокруг, как назло, такая красота – лунная ночь, игривая, сверкающая речка. Меня взяла такая досада, что, когда Эмануэла вернулась, задрапированная в мягкую легкую накидку, – прямо сильфида в лунном сиянии! – я решил продемонстрировать ей полное безразличие. А что? Она же не стеснялась столько раз демонстрировать мне свое безразличие!

Эмануэла тихо приблизилась к моей походной койке. Я лежал на боку, глядя через откинутый передний клапан на искрящийся поток и притворяясь, будто не замечаю ее. И вдруг… вы не поверите!.. во мне ни с того ни с сего что-то перевернулось. Этот лунный свет на ее лице… Лунная рябь на воде, с веселым журчанием скачущей вдаль по камням…

– Ну как, удобно тебе? – спросила она, проверяя, хорошо ли подоткнуто одеяло в ногах.

Я приподнялся на локте и посмотрел на нее:

– Да, вполне.

– Значит, сам во всем разобрался?

– Можешь проинспектировать, если хочешь.

Она перешла к изголовью. И тогда, под влиянием всего, что передумал за этот день, я рванул ее к себе и крепко прижал: настал-таки мой час, конец ее глупой строптивости! Но пока я ловил губами ее губы, все ее тело протестующе сжалось, подчиняясь всегдашней и, по-видимому, непроизвольной реакции, заложенной в самом устройстве ее психики. Опять! Мало я натерпелся в прошлом!.. Должно быть, она просто не могла иначе. Должно быть, это происходило у нее на каком-то химическом уровне, автоматически включающем механизм сопротивления. В итоге она высвободилась и убежала, а у меня в руках осталась сползшая с ее плеч накидка. На сей раз хотя бы обошлось без гневных окриков и команд, которыми она в прежние годы встречала мои поползновения, доводя меня до бешенства. Наша потасовка происходила, можно сказать, в тишине, если не считать сдавленного «не надо… не надо, пожалуйста!». Возможно, потому, предположил я, что ею руководил неподдельный физический, то есть неконтролируемый, страх, а не умозрительная установка на сопротивление, как раньше.