Галина Волчек как правило вне правил

Не меньше казусов случается с Волчек на дороге, когда она с болью смотрит на детей, которые попрошайничают, бегая от «мерседеса» к БМВ.

Когда боль за дорожных попрошаек стала невыносимой, она купила молока, хлеба, еще чего-то и попросила своего шофера притормозить как раз там, где всегда видела одного и того же мальчика лет 10–11. Она открыла дверь и протянула ему пакет с едой:

— На, поешь, мальчик.

Чумазый мальчишка посмотрел на нее сначала с недоумением, затем, осознав, что ему дают, с агрессией.

— Ты, тетка, деньги давай, — бросил он ей презрительно и, даже не взглянув в пакет, побежал к джипу, из окна которого волосатая рука протянула ему десятку.

Волчек так и осталась в немой сцене с пакетом еды, пока шофер, обматеривший дорожных вымогателей, не привел ее в чувство. И она долго еще удивлялась и мальчишке, и своей короткой памяти. Да, «Опера нищих» Брехта, с подробной разработкой попрошайничества как вида предпринимательства, явно плохо была усвоена ею в театральном институте. Впрочем, она не первый раз становилась жертвой собственной наивности.

2001 {МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК»}

Волчек идет по коридору театра. Лифт с вечно заедающими дверями. Гримерки за сценой с табличками «Неелова», «Яковлева»… Узкая, как пенал, комната реквизиторов и чуть побольше другая, где сидят артисты в ожидании выхода на сцену. Она проходит мимо, и в стенном зеркале отражается ее сутулая спина. Подшаркивает ногами. Входит в зал. Ставит сумку на стол. Достает зажигалку, сигареты… Садится так, чтобы стол со всем этим предметным натюрмортом был по правую от нее руку и его угол подпирал ее локоть. Закуривает.

Так, можно сказать, обычно, буднично и даже бытово начинается ее театр — эффектный, эмоциональный, высоковольтный, как линия электропередач. Хотя точно знаю, что сочетание «театр Волчек» она не любит и предпочитает ему другое определение — «территория». Как определить эту территорию ее обитания, куда добровольно отправляются каждый вечер сотни людей? Большая часть из них так там и остается, неосознанно пытаясь строить собственную жизнь по системе координат Волчек.

Параметры территории Галины Волчек начали вырисовываться еще на первых спектаклях, взбудораживших театральную Москву в середине 60-х. С оглядкой в прошлое и с высоты сегодняшнего дня видно, как обозначились основные опоры зоны Волчек:

— масштаб, названный позже крупной формой;

— психологизм;

— космическая заданность направления — только вверх.

— блестящая коллекция актерских индивидуальностей.

Женщины — сексуальные, тонкие, обладающие редким сочетанием острой характерности с героическим началом. Мужчины — иронично снисходительные. Она умеет отыскать таких актеров, растить их и терпеть как капризных, забалованных детей из хорошей семьи.

За звук, как и за цвет, она бьется до последней капли крови противника. Это она-то — без слуха и голоса, которая на приемных экзаменах во избежание позора отказывалась петь! Сидя в зале, она оперирует нехитрым набором изобретенных ею немузыкальных терминов. От них шалеет новичок, и только радист «Современника» Сергей Платонов понимает, что такое «заполнение» и «неформулируемый звук».

— Сережа, давай, — кричит она из зала.

И в этот момент Сережа, смуглый, бородатый, похожий на грека, очевидно, жмет на кнопку пульта, и идет тот самый звук, которого Волчек с яростью, как будто речь идет о жизни и смерти, добивалась на «Трех товарищах», а еще раньше — на «Вишневом саде», «Трех сестрах», да и всех своих спектаклях.

У нее есть своя стройная теория тишины.

«Анфиса». Сцена из спектакля

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Есть вечное понятие — тишина. Но она меняется с изменениями кардиограммы планеты. Если на окна поставить пластиковые пакеты, тишина будет другого совсем свойства — не то что в девятнадцатом веке, но даже и двадцать лет назад. Звуковое заполнение иное. Послушай «Три сестры» и постарайся уловить…

Что? Я вслушиваюсь в тишину, обрушившуюся после знаменитого вальса композитора Вайнберга, который налетал на сцену как вихрь. Идеальное мгновение для любого театра — зал не дышит, забыл о кашле. И ухо улавливает нечто такое, что тревожит, скребет что-то в душе. Как сказать? Как определить? Это неформулируемое…

«Анфиса». Анфиса — Марина Неелова, Ниночка — Елена Корикова, Александра — Ольга Дроздова