За требованиями и обвинениями шёл приговор:
Читать неправду про себя больно. Это только говорят, что правда горька. Она ни капли не может быть горькой. Её в отличие от неправды принять легко. Ложь куда неприемлемей. Правда не разрушает, она может лишь исцелять. Она красива в конце концов. И даже не мне, а Гале в первую очередь требуется правда. Ей как девушке гораздо важнее сохранить красоту. Искажение правды ведёт к искажению красоты, и уже только поэтому необходимо опровергнуть и исправить искажения, в которые нас обоих ввергает неверно составленное обвинение.
Отчего люди теряют красоту? От мучного, сахара и спиртного? Если бы! Эти причины только следствия неправды. Неправду заедают, запивают и заливают. Какую причину не назови, за каждой будет стоять ложь. Как только она появляется, человек пытается её залатать и забыть. Он и стареет только из-за неё – искажается. Старение – ложь.
Непременно нужно всё исправлять. Пока ложь не вошла глубже, пока не проросла, пока не заполонила как борщевик заброшенные поля планеты. С ложью как с грязной посудой проще бороться сразу. Её как сорняк лучше выкорчевать как можно раньше – потом опустятся руки. Я вспомнил о Насте, которая ходила со мной на концерт. Если не мне, то ей как незаинтересованному лицу должны поверить. Своим свидетельством она легко всё исправит. Пусть приговор останется, но не за ложное обвинение касательно концерта. Зачем вообще понадобилось врать, если писем и посылок для возбуждения дела достаточно? Самым возмутительным в приговоре был срок действия запрета. Судья Роде по необъяснимым причинам растянул его до 31 января 7528–на 15 месяцев. Откуда такая дата? Галя планирует жить в общежитии до этого дня?
Более-менее структурированное опровержение обвинений было готово на следующий день. Настино свидетельство выглядело так: