Гамарджоба, панове!

— Да… с вечера понапивалысь… я — механик-водитель. Командир дороги перепутав, не туда повернулы… на обочину, а там мина противопихотна. Вот нам правое переднее и розирвало. Компрессор пашет, а колесо всё одно пустое. Вот тут нас оставили колесо менять, а сами опять горылку жрать пишлы.

Мы с Кирпичём переглянулись. Было видно, что парень всё это рассказывает с некоторой обидой на старших товарищей, оставивших его с «молодыми» уродоваться с колесом. А сами пошли «трошки помородёрствовать».

— Слышь, механик. А БТР на ходу? — спросил Кирпич.

— На ходу и соляры полбака. Только вот колесо. Болты «прикипели», снять не можем.

Кирпич отвёл меня чуть в сторону и спросил:

— Нос, ты понимаешь, о чём я? Идеальный выход из нашего положения. До линии соприкосновения километра три. Садимся и с ветерком через пятнадцать минут будем уже у своих.

— Ты думаешь, этот ушлёпок доедет? — с сомнением спросил я.

— Ушлёпок нет, а ты — да! Ты ж танкист?

— Да, не танкист я! Я на БТРе служил, хотя у меня «семидесятка» была, а этот поновей. Но думаю — какая хрен разница! — почему-то глядя на свои руки, ответил я. «Помнят ли?»

— А колесо? — вдруг, засомневался Кирпич, — на семи колёсах поедет?

— У меня кореш в Афгане на шести колёсах полсотни вёрст по пересеченке отмахал. Жить захочешь, впереди себя носом толкать будешь. Главное, чтобы пара ведущих колёс целыми были, а у «бетера» первые два колеса с каждого борта — ведущие, — вдруг, начал вспоминать я технические данные боевой машины.

— Я понял тебя, Нос! — ответил Кирпич и, подойдя к механику — морпеху, начал развязывать ему руки, — жить хочешь, герой? Давай, запускай движок. Будем прогреваться. Боезапас есть?

— А я причём до боезапасу? Вчера последние две ленты крупнокалиберных… продали. Я ж говорю, пили всю ничь.

— Вот же ж вояки! А кому продали?

— А хрен его знае, товарищ командир. Добробатам чи вашим. Так, шо? Я запускаю?

— Запускать будешь вместе с ним, — Кирпич показал на меня, отчего лицо морпеха опять перекосилось.

В БТР я залез через люк командира экипажа. Первое, что вспомнил мой организм, был запах. Стойкий запах тёплого железа, солярки, горелого масла, выхлопных газов и… человеческой плоти. Именно. Внутренности «рабочего БТРа» пахли его обитателями. Сидеть на командирском месте было непривычно, но почётно. Старший солдат, устроившись на своём месте, робко посмотрел на меня.

— Врубай! — неожиданно для себя громко рявкнул я.

Как ни странно, БТР вздрогнул и 260 сильный КАМАЗовский двигатель, пустив густую сизую шапку из выхлопных труб, ровно зарокотал, радуя слух чёткой работой клапанов и газораспределительной системы.

— Ни чё так! — крикнул я в сторону механика.

— Ага! Сам ТНВД настраивал, — сбрехал нагловатый механик.

— Та ладно… — заговорил во мне механик-водитель второго класса —, вылезай, дальше я.

Солдатик вылез, удивлённо глядя на меня, а я переполз на привычное место. Минуту посидел молча с руками на коленках. А потом руки, как-то сами… правая на рычаг коробки передач, левая на руль. Ноги быстро нашли все три педали. Дальше… правая рука пошла за спину… стояночный тормоз, противоскатка, рычаг управления передними мостами… А это? Тьфу, ты! Раздатка! А дальше лебёдка. Как будто и трёх десятков лет не было. Мой батя на флоте рулевым-сигнальщиком служил. Сейчас ему под семьдесят. До сих пор помнит азбуку Морзе, флажный семафор и знает силуэты всех военных кораблей.

По броне долбанули чем-то тяжёлым. К люку подошёл Кирпич и коротко распорядился:

— Григорьич, ты пакуй всех, и пусть грузятся. С собой возьмём. Не знаю, что они из себя представляют как «языки», но нас собой прикроют, если что. Через полчаса отчаливаем. Оставайся, я за нашими пошёл. Да! И полосы эти затри чем-то.

— 0017-й, на связь! 017-й, на звязок, маму вашу! — неожиданно ожила бортовая радиостанция БТРа.

— Не отвечай, пусть подёргаются, — на ходу бросил Кирпич.

Василий убежал, а я вытащил старшего солдата из люка и заставил его затирать две белые продольные полосы на корпусе БТРа. Чтобы не путать «своих» с «чужими», на всей технике «укропы» рисовали две параллельные белые, а иногда и жёлтые, линии. Солдат надрал на обочине большие, зелёные листья лопуха, сворачивал их и зелёным соком затирал белые полосы. Правда, когда сок высох, полосы опять проявились. Осторожно придерживая наших раненых и подгоняя «добрым» словом Гамлета, подошёл Кирпич. Отвёл меня в сторону и сообщил тревожную новость:

— Дед совсем расклеился. Как бы заражение не пошло. Торопиться надо. Как думаешь, проскочим?

— Будем стараться, Вася. Вот только думаю, что по нам долбить будут все, кому не лень. И эти, и наши, если мы не покажем, что мы свои. Надо что-то придумать, — предложил я.

— А чего тут думать? Я ж сказал, — берём этих гавриков, садим на броню и привязываем. Свои по ним палить не будут, а наши в бинокли рассмотрят, что да как, — предложил Кирпич.

— Ага, не будут! Ещё, как будут! Эти отморозкам всё по хрен! Тут добробаты и «правый сектор» стоят, — осмелел вдруг старший солдат.