Гамбит Королевы

Между тем сам он уже смотрит в лицо смерти — Екатерине хорошо знаком взгляд умирающего человека. Генрих боится за престол — ведь принц Эдуард совсем мал. Регентом до его совершеннолетия будет Екатерина — по крайней мере, так сказано в завещании. Она представляет, как доведет до конца реформы и останется в веках великой королевой, приведшей Англию в лоно новой веры. Однако в глубине души ей куда больше хочется провести остаток жизни в маленьком дворце вроде этого — в забвении, без тяжкого груза королевских обязанностей.

* * *

Она убирает припарку в миску и прикладывает к язве кусок муслина. Генрих стонет и бьет кулаком о ручку кресла. Екатерина приказывает пажам зажечь свечи — темнеет рано, и ночи тянутся бесконечно.

Ей нравится этот маленький дворец, где можно проводить время в узком кругу приближенных; нравится необыкновенная архитектура, со множеством башенок и лепнины в духе лучших дворцов Флоренции; нравится новизна — камины, которые не дымят, собственная ванна, куда вода поступает по трубам.

Екатерина обматывает ногу мужа свежим бинтом, а сама думает о том, каким удивительно однообразным сделалось существование. Сколько еще часов ей предстоит провести на коленях, забинтовывая и разбинтовывая язву короля, при том что позади три с половиной года такой жизни?.. Если доведется еще раз выйти замуж, то хватит с нее стариков. Впрочем, и сама она уже немолода — возможно, кроме стариков, ей ничего не останется.

Желание родить ребенка с возрастом так и не ослабло, вопреки всем обещаниям старших дам. В тридцать пять зияющая пустота в душе ощущается так же остро, как в молодые годы. Может быть, именно поэтому она как родных дочерей любит Дот, которая охотно умерла бы за свою королеву, и Елизавету с ее удивительными упорством, стойкостью и необъяснимым обаянием решительности.

Марию Екатерина считает скорее сестрой, чем дочерью, и горячо сочувствует ее трагической судьбе, возложившей на хрупкие плечи тяжкий груз материнской смерти. Не забывает она и о бедной Маргарите, чьего тихого присутствия теперь так недостает. Еще есть Эдуард; в обществе он ведет себя скованно, однако за этой ледяной сдержанностью скрывается милый малыш, которому предстоит унаследовать от отца тяжелую ношу.

Столько детей, и ни один не родной! Король то призывает их ко двору, то отсылает, а Екатерина не может сказать и слова. Даже Дот теперь не с ней, а со своим возлюбленным Уильямом Сэвиджем. Впрочем, это свершилось по всеобщему желанию, и мысль об их любви доставляет Екатерине радость. Они словно попугаи-неразлучники — король как-то дарил ей пару, но что с ними сталось, она не помнит.

* * *

Екатерина закрепляет повязку. Паж роняет ящичек со свечами, и они с грохотом раскатываются по полу.

— Ради всего святого, Робин! — взрывается король. — У тебя что, руки из свиного сала?

Екатерина молча дожидается, пока Робин подберет и зажжет свечи. Когда Генрих успокаивается, она помогает ему одеться. Он похлопывает рукой по скамейке у своих ног.

— Посиди с нами немного, Кит. Мы в дурном расположении духа, но благодарны тебе за то, что ты делаешь, хотя легко могла доверить эту заботу лекарям.

Садясь у его ног, Екатерина уверяет:

— Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как забота о вас. Чего и хотеть жене, как не служить мужу?

Да простит Господь эту ложь!

Пажи и слуги, которые до сих пор незаметно делали свою работу, о чем-то перешептываются, и наконец один из них сообщает:

— Ваше величество, там ожидает милорд Хартфорд.

— Впустите.

Входит Хартфорд. В последнее время он лучится самодовольством и стал по-новому укладывать бороду; два заостренных кончика на фоне белоснежного атласного дублета напоминают лисьи хвосты на снегу. Чулки у него тоже белоснежные, словно пара лебединых шей, а мантия подбита светло-кремовым кроличьим мехом. Дублет с изысканными вырезами расшит жемчугом — Хартфорд любит жемчуг, и Екатерина невольно прикасается к собственному жемчужному распятию, которое висит в мешочке у нее на поясе.

Следом входят еще двое мужчин, но Екатерина не замечает их, увлеченно разглядывая одеяние Хартфорда — переливчатую вышивку, блестящий атлас, безупречные чулки, нежный кроличьий мех. В белизне своего наряда Хартфорд будто светится — и уж точно излучает уверенность, такую необычную при дворе, где все пресмыкаются и лебезят.

Лишь позже Екатерина осознает, что за спиной Хартфорда стоит Томас. Едва слышно ахнув, она отчаянно краснеет. Томас перехватывает ее взгляд, и Екатерина бесшумно вздыхает всем телом, потерявшись в синеве его глаз. Ее захлестывают воспоминания: прикосновение его пальцев, поцелуи, вес его тела, мускусный кедровый запах, голос, любовно шепчущий чепуху… Все это проносится в памяти за кратчайший миг, который тянется целую вечность, выворачивая внутренности мучительным желанием. Екатерина заставляет себя перевести глаза на мужа и понимает, что этот обмен взглядами с Томасом не остался незамеченным. Она больно впивается в ладонь ногтями. Хартфорд что-то говорит, но Екатерина не слушает; не слушает и король. Наконец он тихо говорит: