Гамбит Королевы

Екатерина молчит: нет смысла объяснять Томасу ценность «ничего не стоящей побрякушки». К тому же теперь у нее есть нечто более ценное — он сам. Сколько часов она провела, перебирая жемчужины матушкиного распятия и думая о Томасе — где он, с кем он, может ли полюбить другую… Теперь он принадлежит ей, а она — ему, и ничего подобного Екатерина до сих пор не испытывала. Томас играет на ее теле, словно на музыкальном инструменте, и она сгорает от желания. Кто бы мог подумать, что разумная, прагматичная Екатерина Парр способна настолько отдаться страсти!

Однако Томас уже понемногу ускользает от нее. Поначалу его возбуждала тайна. Лорд-протектор, узнав о браке, был в ярости, да и король не обрадовался тому, что его разрешение получили задним числом. Томасу удалось выкрутиться благодаря своему очарованию: по сравнению с Хартфордом, без разрешения которого юный король и шага ступить не может, Томас — глоток свежего воздуха; он снабжает короля карманными деньгами, в то время как лорд-протектор не дает ни пенни. К тому же Эдуард, хоть и отдалился от Екатерины, еще помнит, как та заботилась о нем, когда он был малышом. Тем не менее она чувствует, что из-за этого тайного брака утратила доверие и короля, и Марии. Та сочла поспешное замужество Екатерины оскорблением для своего покойного отца и перестала отвечать на ее письма.

А потом случился скандал. Когда о браке стало известно, кто-то распространил листовки, в которых высказывались сомнения в добродетельности Екатерины, сопровождавшиеся чудовищными непристойными картинками. Об этом рассказал Хьюик. Показывать листовку он не стал — заявил, что Екатерине видеть такие гадости необязательно. Ее охватил глубокий стыд, и только непоколебимая поддержка Томаса помогла с гордостью перенести испытания, включая язвительные комментарии Стэнхоуп насчет того, как низко Екатерина пала, выйдя замуж за младшего брата Хартфорда после брака с самим королем. Стэнхоуп верна себе: крепко стоит на иерархической лестнице, знает, кому на какой ступеньке место, и решительно идет по головам, чтобы забраться выше.

Необходимость защищать жену подогревала интерес Томаса, однако теперь, когда все миновало и их брак признан светом, он понемногу отдаляется, пусть даже едва ощутимо. Со стороны никто и не заметит: на людях Томас по-прежнему уделяет ей до неприличия много внимания. Однако Екатерина порой чувствует, что эта любовь — представление, а истинное желание Томаса идет на спад, в то время как ее собственное лишь растет, грозя поглотить ее целиком.

Мимо проходит садовник, и Екатерина окликает его:

— Уолтер, срежьте, пожалуйста, большой букет лаванды для моих покоев.

Садовник снимает шапку — неловко, потому что в руках у него луковицы.

— А это что?

— Гиацинты, мадам. Я их сохраню, чтобы высадить следующей весной. Это те ароматные, которые вам так понравились.

Томас нетерпеливо фыркает, ревниво глядя на жену.

— Буду рада снова их увидеть, Уолтер!

— Ну довольно, ступай! — приказывает Томас, и садовник уходит, не поднимая головы. — Почему ты вообще зовешь его Уолтером?

— Потому что его так зовут, — с улыбкой объясняет Екатерина, поглаживая мужа по бороде.

— Я не потерплю, чтобы ты так близко общалась со слугами!

— Послушай, Томас, я знала еще его отца. Уолтер вырос у меня на глазах.

— Я этого не потерплю! — повторяет Томас, сжав ее руку. — И что за разговоры о гиацинтах? Он слишком фамильярен! Я его уволю.

— Как тебе будет угодно, — откликается Екатерина, прекрасно понимая, что возражения лишь распалят его.

Томас надулся, словно ребенок, и не смотрит ей в глаза. Желание его ослабевает, а вот ревность не знает границ. Он не разрешает Екатерине оставаться наедине ни с одним мужчиной, даже с Хьюиком, — возможно, в глубине души верит листовкам о ее поруганной добродетели. Тем не менее Екатерину даже радует ревность мужа — она видит в этом доказательство его любви, свойство его мальчишеской гордости, хотя в глубине души осознает, что Томас ей не доверяет.

Из музыкального салона доносится пение Елизаветы. Ее высокий чистый голос плывет в летнем воздухе.

— Какой сильный голос у этой девочки! — замечает Екатерина.

— Мне пора, — говорит Томас, небрежно целует ее руку и уходит прочь.

«Слишком сильно я его люблю!» — думает Екатерина, глядя, как колышется плащ вокруг его бедер, и при мысли о прикосновении этих бедер к телу ее вновь охватывает желание.

Казалось бы, такая страсть не может не принести плодов, однако время идет, а детей все нет. Ведь в тридцать пять большинство женщин уже не рожают. Впрочем, к тридцати пяти их тело истерзано не одним десятком родов, а у Екатерины, как заявил однажды Томас, плоть девственницы.

— Ты вернешься к вечеру? — окликает она, но он не слышит или не желает отвечать.

Екатерина утирает глаза. Муж вернется, ведь их брак — по любви. Томас просто дуется.

— Вам грустно? — спрашивает тихий голос из ниоткуда, и Екатерина вздрагивает.

— Ох, Джейн! Ты меня напугала! Я думала, ты в музыкальном салоне вместе со всеми.

— Вы плачете?

— Нет, просто глаза натерла.

— У вас грустный вид.