Гамбит Королевы

Хьюик отмечает, как она равнодушна — жадный интерес к знаниям в ней совсем угас. Некоторое время они идут молча. Он срывает веточку розмарина, растирает между пальцами и с наслаждением вдыхает резкий аромат. Интересно, вспоминает ли Екатерина о смерти старого короля, о своей страшной просьбе? Терзают ли ее угрызения совести?.. Спрашивать Хьюик не хочет. Зловещая тайна, объединяющая их двоих, — дело прошлого, о котором не стоит говорить вслух, и уж эту связь между ними не сможет разорвать даже Сеймур.

Дождь усиливается. Капли громко шелестят в листве, пахнет влажной травой и землей.

— Я рада, что вы здесь, Хьюик! — внезапно объявляет Екатерина, увлекая его на каменную скамью под деревом. — Расскажите, как поживает Юдалл? Устраивает ли он изумительные маскарадные представления для молодого короля?

Они немного обсуждают Юдалла и его счастливую звезду, однако Хьюик чувствует, что Екатерина недоговаривает. Холод от сырого камня пробирает до костей, а она болтает, не замечая или не обращая внимания, — со смехом вспоминает пьесу про Ральфа Ройстера Дойстера, хотя Хьюик прекрасно помнит, как тяжело далось ей то представление.

— На самом деле я хотела бы попросить у вас медицинского совета, если вы не возражаете, — наконец признается Екатерина, внезапно посерьезнев и смутившись.

Хьюик ободряюще пожимает ее руку.

— Что случилось, Кит?

— Дело женское, но я хотела спросить, известно ли вам что-нибудь о… Боже мой, Хьюик, вы ведь почти женщина, чего я стесняюсь! Одним словом, у меня уже три месяца нет менструации и, вероятно, больше не будет. Я еще не так стара, но… Как понять, что начались необратимые изменения?

Все сразу встает на свои места. Теперь понятно, откуда этот цветущий вид.

— Да вы беременны, готов биться об заклад!

— Но… Я думала, уже все кончено… Значит, у меня будет ребенок? Я и не мечтала… О, Хьюик, просто нет слов! — Она со смехом утирает слезы тыльной стороной ладони. — Меня ведь действительно немного тошнило! А я списала это на несвежих устриц!

Ее счастье трогает Хьюика и в то же время заставляет острее чувствовать утрату. Он укоряет себя за себялюбивое желание владеть Екатериной безраздельно.

— У меня будет ребенок! Даже не верится, Хьюик! Томас будет вне себя от радости!

Старое поместье, Челси, май 1548 года

Екатерина лежит, раскинувшись на кровати. Снилось, что она все еще замужем за Генрихом, и она резко проснулась, охваченная привычным страхом, прежде чем со вздохом облегчения осознала, где находится. В животе едва ощутимо ворочается малыш, словно мотылек, запертый в теле, и Екатерину охватывает всепоглощающее счастье. Жизнь наконец обрела смысл.

Соседняя подушка примята — рядом лежал Томас. Вернувшись из поездки ко двору, Екатерина засыпа́ла на ходу, и они сразу же легли. Сквозь сон она еще долго слышала, как Томас, сердитый на брата, продолжает возмущаться, однако ей теперь все безразлично — драгоценности, статус, место мужа в совете… Значение имеет только малыш, растущий в ее чреве.

Когда Томас узнал о беременности, его лицо расплылось в гордой улыбке, как будто он первый мужчина на земле, зачавший ребенка; Екатерина даже в шутку назвала его Адамом. Он вновь обрел к жене интерес и тут же начал строить династические планы.

— Рожать ты будешь в Садли: наш сын должен начать жизнь в собственном замке. Я велю все обустроить по-королевски, ведь мой ребенок — сын королевы! — заявил он.

Екатерина чувствует себя как никогда живой и плодоносящей. С каждым днем она хочет Томаса все сильнее, а тот, хоть и любит жену крепче прежнего, даже не притрагивается к ней, чтобы не навредить ребенку. Екатерина сходит с ума от страсти, а он просто обнимает ее, гладит по голове и шепчет нежности. Еще никогда она не была так любима — и так раздосадована.

В дверь негромко стучат.

— Войдите, — откликается Екатерина.

На пороге стоит Дот в вывернутом наизнанку чепце. Она явно смущена и избегает смотреть Екатерине в глаза. Должно быть, что-то случилось!

— В чем дело, Дот? Что стряслось?

Екатерина похлопывает по кровати, приглашая Дот сесть, однако та не двигается с места — темная фигура на фоне яркого света, льющегося из западного окна за ее спиной. Она шевелит губами, но не может выговорить ни слова.

— Да в чем же дело? Что-то с Уильямом?

Наконец Дот обретает дар речи.

— Я не знаю, как о таком говорить, мадам. Лучше, если вы увидите сами.

Сердце бьется быстрее, по спине пробегает холодок. Екатерина садится в кровати, встревоженная серьезностью Дот.

— Крепитесь, мадам.

* * *

Она идет за Дот по длинному коридору, через галерею и вверх по лестнице в восточное крыло дома. Везде пустынно — все ушли на службу в часовню. Издалека доносятся едва слышные слова псалма: «…Господь — пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня…»

Навстречу выбегает госпожа Эстли. Почему она не в часовне? Что-то случилось, кто-то, должно быть, болен!..

Госпожа Эстли преграждает им путь к двери.

— Не думаю, что… — сердитым шепотом начинает она, но Дот перебивает:

— Дайте пройти, будьте добры, госпожа Эстли!