Гамбит Королевы

— Да! Места не нахожу себе от раскаяния. Она была моей единственной матерью!.. Я как мальчишка, который отрывает крылышки мухам, чтобы посмотреть на их мучения… — Елизавета сморгнула слезы, перевела дыхание и продолжила: — Знаешь, он ведь волочился за моей сестрой Марией, а когда та его отвергла, пришел ко мне. Воображал, должно быть, что я глупа и соглашусь выйти за него замуж без разрешения совета, рискуя лишиться головы! А потом женился на королеве.

— Сеймур пытался жениться на леди Марии, а потом на тебе?!. А разве у них с королевой брак не по любви? Они же полюбили друг друга…

— Ха! Любовь! — с презрением расхохоталась Елизавета. — Какая еще любовь? Скорее уж честолюбие! Он не сумел добыть себе принцессу королевской крови и потому согласился на королеву. Как тебе, Джейн?

— Я… даже не знаю, что сказать.

— Он бы и на тебе женился, если бы мог, — в тебе достаточно королевской крови.

На лице у Джейн отразился ужас.

— Шучу, шучу! Одиннадцать лет — слишком рано даже для Сеймура, — горько рассмеялась Елизавета.

— Но ведь…

— Никаких «но», Джейн! Готова спорить на все золото христианского мира, что, если бы королева умерла, Сеймур на следующий же день явился бы просить моей руки.

Джейн ахнула.

— Если хочешь совет, никогда не выходи замуж… — Елизавета умолкла, не закончив фразы; должно быть, задумалась о бессмысленности своего совета — ведь девушек их положения выдают замуж, хотят они того или нет. — Знаешь, что еще сказала мне королева? То, чего мы больше всего стыдимся, преподносит нам самый важный урок… Как думаешь, это правда так?

— Если говорить образно, то да, — откликнулась Джейн, следя взглядом за шмелем, летающим над цветами, лишь бы не смотреть на Елизавету.

— А ты у нас богобоязненная девочка, да? — с сарказмом заметила та.

Вечно она так. Дот вряд ли когда-нибудь ее поймет, да только понимает ли Елизавета сама себя?..

Замок Садли, Глостершир, август 1548 года

Екатерина лежит в тихой затемненной комнате — говорят, перед родами нужно держать окна закрытыми и зашторенными. Тем не менее, оставаясь наедине с Марией Оделл, Екатерина всякий раз просит открыть окна и наслаждается летним солнцем и теплым ветром. Снаружи раскинулся сад с ароматическими травами, узорный, словно восточный ковер. Красивый прудик в дальнем конце сада напоминает о Неде, маленьком племяннике, который так любил наблюдать за рыбками в Челси, и о Дот, которая гуляла вместе с ним у пруда. Екатерина по ней тоскует. Мария Оделл, конечно, милая и предупредительная, хоть и медленно соображает, да только ей не заменить Дот, которая, несмотря на свою рассеянность, умела удивительным образом предугадывать желания Екатерины. Дот ей ближе, чем родня.

Приятно было бы повидаться и с сестрой, однако муж Анны заседает в тайном совете и любит держать жену при себе. Впрочем, когда ребенок родится, она обязательно приедет.

Из окна видны позолоченные башенки часовни Девы Марии, а далеко за ними — старый парк, где бродят олени. Из дворцов и замков, в которых Екатерине привелось жить, Садли ей приятнее всего. Не терпится осмотреть замок и прогуляться по его садам, но вместо этого она вынуждена лежать, замурованная в темных покоях, и дожидаться родов.

* * *

Лиззи Тирвитт, вернувшись, с аханьем и оханьем закрывает окна и задергивает шторы. Мария Оделл ей помогает, тихонько хихикая, потому что знает: только Лиззи уйдет, как госпожа попросит снова все открыть. Екатерина любит Лиззи; они знают друг друга много лет, еще с тех пор, как Екатерина вышла замуж за ее брата Эдуарда и ненадолго поселилась в Гейнсборо-Холл. Однако в том, что касается родов, Лиззи невыносимо строга.

Каждый день приходит Джейн Грей, а вместе с ней Левина Теерлинк[60], которой заказан портрет Джейн для короля. Художница любит сидеть в уголке и делать наброски. Ее пес, Герой, устраивается рядом, положив голову ей на колени, и дремлет под шорох угля по пергаменту. Левина умеет ухватить самую суть вещей: как Мария Оделл отбрасывает волосы со лба тыльной стороной ладони; как деловито снует по покоям Лиззи; как серьезно хмурится Джейн, читая вслух «Парафразы».

Джейн любит учиться и часто сравнивает оригинал с английским переводом Эразма. Екатерина по-прежнему горда тем, что принимала в этом переводе участие, и всякий раз вспоминает мужей, которым читала книги Эразма. Впрочем, Томас в их число не вошел — у него едва достает терпения молиться за благополучное разрешение жены от бремени, что уж говорить о духовном чтении. Теперь, когда он вернулся из Лондона, чтобы дождаться родов, к Екатерине не пускают никаких мужчин, не считая Хьюика и священника, Паркхерста, — да и этих лишь потому, что нельзя же лишить ее врача и священника. Тем не менее во время их визитов Сеймур, нахмурившись, все время сидит рядом; его ревность достигла невообразимых высот. Садовник больше не приносит каждый день свежие цветы, и даже управляющему и клерку вход в покои Екатерины заказан.