Гамбит Королевы

Собраться с мыслями все труднее — лоб будто взяли в тиски. Есть, говорят, такая пытка: голову обвязывают толстой веревкой с узелками и затягивают с помощью деревянного клина. Однако именно сейчас важно мыслить ясно, сохранять спокойствие и держать в узде остальных. Екатерина не сдастся, особенно теперь, когда от нее зависит столько людей.

— Анна, угомонись! — прикрикивает она. — Если у кого-нибудь из вас остались книги, памфлеты…

Ее прерывает скрип двери. Все оборачиваются, едва дыша от страха. На пороге стоит Генрих в сопровождении двух стражников. Дамы приседают в глубоком реверансе, не решаясь поднять глаза на короля. Тяжело ступая, он заходит в комнату и останавливается посередине, широко расставив ноги, между которых торчит гротескный гульфик, словно какое-то жуткое животное. Дорогие одежды, украшенные вышивкой, драгоценными камнями, золотым шитьем и мехом горностая, облекают Генриха, будто доспехи.

— В чем дело, жена? — громко спрашивает он, и щеки его колышутся, как заливное.

— Ваше величество… — откликается Екатерина, не отрывая взгляда от его белых туфель, и недрогнувшей рукой берет его ладонь для поцелуя. Она не выдаст своего страха — ни перед королем, ни перед кем другим, даже перед собой.

Рубин на пальце Генриха похож на каплю крови. Екатерина прикасается к камню губами, наблюдая словно с высоты за своей коленопреклоненной фигурой в алом платье.

— Встань, встань! — приказывает король, и Екатерина повинуется, как марионетка. Остальные не решаются пошевелиться. — Мы желаем знать, что происходит. Что за чудовищные крики? Ты больна?

— Нет, ваше величество…

— Смотри на меня, когда говоришь! — рычит он, брызгая слюной.

— Моей сестре, Анне, нездоровится, — объясняет Екатерина, глядя в его маленькие глазки, которые, кажется, глубже обычного утопают в складках век.

— Значит, не тебе. Мы-то думали, уж не наша ли жена визжит, как недорезанная свинья?

Бросив недовольный взгляд на Анну, он хлопает жену по заду, и той удается весело хихикнуть.

— Подите прочь! — приказывает король, махнув рукой в сторону дам, и те поспешно уходят, шелестя парчовыми юбками.

Только после этого Екатерина замечает, что за спиной короля топчется Гардинер. Один глаз у него возбужденно подергивается, на лице написано торжество. Он откашливается, желая что-то сказать, и король, который, видно, забыл о его присутствии, шипит:

— Вы тоже, епископ! Прочь! Вы мне здесь не нужны.

Гардинер медленно отступает, при каждом шаге кивая одетой в черную шапку головой, словно курица. Король выталкивает его в коридор и захлопывает дверь.

— Итак, жена, что тебя гнетет? — спрашивает Генрих, усаживаясь перед камином.

— Я боюсь, что доставила неудовольствие вашему величеству, — отвечает она, поглаживая его пухлую руку, бросает на него робкий взгляд широко раскрытых глаз и тут же опускает их.

— Боишься, что доставила нам неудовольствие? — с усмешкой переспрашивает Генрих. Он играет с Екатериной, как не раз играл с другими.

Оса отчаянно бьется в стекло — стук, стук, стук.

— Я хочу быть хорошей женой, — тихо отвечает Екатерина самым нежным голосом.

Генрих ерзает в кресле, переставляет ноги, морщась от боли.

— Вас беспокоит нога?

— А ты как думаешь? — бурчит он.

— Могу ли я как-нибудь облегчить вам боль?

— Вот это уже другой разговор!

Он хватает Екатерину за воротник, засовывает лапу в платье, будто медведь в дупло с медовыми сотами, и принимается тискать грудь. Край корсета больно впивается в тело.

— Не похоже на сосцы кормящей суки, а, жена?

Екатерина качает головой. Все ее мысли о том, как выжить. Удавалось до сих пор, удастся и сейчас! Она не отправится на костер и не сойдет с ума, как остальные королевы, даже если ради этого придется разыгрывать из себя проститутку.

Екатерина прикасается к гигантскому гульфику, на котором красным шелком вышито «Henricus Rex» — «Король Генрих», чтобы не забывали, чей это предмет. Король неуклюжими толстыми пальцами помогает ей развязать шнурки.

— На колени! — хрипло приказывает он. — Мы заставим тебя молчать, женщина. Нам нужна тихая жена.

Стук, стук, стук — бьется оса о стекло.

Ньюгейтская тюрьма, Лондон, август 1546 года

Дот сидит за голым деревянным столом, сложив руки перед собой, — так ей велели, больно ударив по костяшкам. Бумаги из-под матраса королевы лежат на столе неисписанной стороной вверх. Хочется перевернуть их и прочитать, однако за Дот наблюдает стражник, и она не решается даже пальцем пошевелить. Страх тяжелым камнем лежит в животе и мурашками ползает по спине; Дот так привыкла вздрагивать от каждого звука, что это кажется почти нормальным. Она словно запуталась в зарослях ежевики, и с каждым движением шипы все крепче впиваются в кожу.

Одно хорошо — в этой комнате хотя бы не воняет. Крики других заключенных, которые постоянно прерывают некрепкий сон Дот, здесь не слышны. Она уже давно потеряла счет часам и не знает, сколько пробыла в тюрьме — неделю или месяц.