Гамлет

Нетрудно подсчитать, что при четырехчасовом спектакле пантомима бродячих актеров была (в идеальном с математической точки зрения случае) на 3 минуты 35 секунд больше, чем ее текстовый эквивалент. При прочтении вслух она звучит чуть меньше минуты, но настолько насыщена действием, что вряд ли ее можно сыграть без потерь и актерской спешки, скажем, за две минуты. Если наши расчеты корректны, вся пантомима равнялась 1,89 % всего действия трагедии и длилась около 4 минут 30 секунд. (Или чуть меньше, если спектакль шел менее четырех часов.)

Теперь рассмотрим лакуну, находящуюся в III акте. Видимо, это та же лакуна, что обнаруживается и в действии под открытым небом. Сумма действия на природе в нескорректированном тексте меньше формульной на 0,26 %, а в III акте на 0,20 %.

Если исходить из длины скорректированного III акта, это — 1356 условных знаков текстового эквивалента, что при четырехчасовом действии равно 2 минутам 10 секундам актерской работы. Количественное совпадение двух этих «нехваток» (разница всего 0,06 %) слишком знаменательно, чтобы не обратить на него внимания. Никакой пантомимы в III акте (да еще и в сцене на природе!) быть не могло. В III акте лишь одна сцена под открытым небом — это сцена на кладбище. Конечно, похоронная процессия должна была входить медленно, но Гамлет комментирует ее появление и тем компенсирует возможную паузу в действии. Полагаю, что временной (но не вербальный) пробел в III акте — это интермедия, не вписанная Шекспиром в текст (как, впрочем, и многие мелкие ремарки, без которых в суфлерском списке можно было обойтись). Итак, два условия: искомая интермедия должна находиться в III акте (по нашему делению) и действие ее должно происходить на природе. По-моему, есть только одна возможность выполнить оба эти условия. Если следовать логике шекспировского текста, Офелия не утонула. Ее утопили по указанию короля. Интермедия в III акте и должна изображать убийство Офелии или то, что называется «неоказанием помощи». Если такая интермедия была, то она предшествовала второй сцене, где свежеиспеченный душегуб встречается глазами с профессиональным душегубом пиратом. После пантомимы должны поиному зазвучать и слова короля:

«Ну, теперь ваша совесть должна скрепить печатью мое оправдание, и вы должны поместить меня в вашем сердце как друга. Ведь вы слышали разумным ухом, что тот, который убил вашего благородного отца, замышлял и против моей жизни».

(Перевод М. Морозова.)

Если до того, как раздался этот голос, мы увидели, что сделали с Офелией, то вся сцена, в которой Клавдий, как мальчишку, обставляет Лаэрта, — будет по-иному смотреться. (В конце этой сцены и придет королева, чтобы со слов убийц рассказать, как прекрасна была Офелия в водах ручья, как пела она там свои песенки, и как отяжелевшее от воды платье уволокло ее на дно.)

Прижизненные издания «Гамлета» (1603 и 1604, 1609 и 1611 гг.) были лишены разбивки на акты и сцены. Список действующих лиц появляется только в издании 1709 г. (под редакцией Роу). Ремарки прижизненных изданий очень лаконичны и свидетельствуют не о том, что самого Шекспира не интересовало, как его издают, а, скорее, о том, что публикация «Гамлета», не принеся дохода, могла быть использована режиссерами-конкурентами. В этом случае она подрывала кассовый успех постановки в «Глобусе». Если это так, то первые прижизненные издания были пиратскими, и только посмертное издание 1623 г., в котором, как мы выяснили, пропорции пантомимы соответствуют пропорциям I и II актов, сделано по списку суфлерской рукописи.

В суфлерском списке описание сложной пантомимы (этого пластического пересказа пьесы «Убийство Гонзаго») было необходимо, а описание простой и короткой интермедии убийства Офелии вполне могло отсутствовать. Однако именно логика развития текста (равно как и логика шекспировской драматургии) приводит нас к выводу о насильственной (по приказу короля) смерти Офелии. Интермедия выпала, и прозрачный замысел великого драматурга не был понят ни режиссерами, ни шекспироведами, ни зрителем.

Восстановление интермедии, показывающей гибель Офелии, в III акте оправдано, на мой взгляд, пропорционально и текстологически.

Еще раз оговоримся, что Шекспир не поверял гармонии алгеброй. Просто его муза (и его лира) сами были настроены на гармоническую волну. Вербальный подсчет и дает нам лишь вербальную составляющую шекспировской трагедии. Мы в этом и убедились, произведя корректировку пропорций добавлением времени пантомимы во II акте и восстановлением интермедии III акта.