Ган Исландец

— Такъ это вы мн говорите, — сказалъ бывшій канцлеръ: — я полагалъ, достойный графъ Алефельдъ, что это вы разговариваете съ собою. О какомъ преступленіи спрашиваете вы меня? Разв я давалъ когда нибудь другу поцлуй Іуды Искаріотскаго? Разв я бросилъ въ темницу, засудилъ, обезславилъ своего благодтеля? Ограбилъ того, которому всмъ обязанъ? По истин, не знаю, господинъ канцлеръ, зачмъ меня привели сюда. Должно быть для того, чтобы судить о вашемъ искусств рубить невинныя головы. Я не удивлюсь, если вамъ удастся погубить меня, когда вы губите государство. Если вамъ достаточно было одной буквы алфавита [23], чтобы объявить войну Швеціи, то для моего смертнаго приговора довольно будетъ и запятой.

При этой горькой насмшк, человкъ, сидвшій за столомъ по лвую сторону трибунала, поднялся съ своего мста.

— Господинъ предсдатель, — началъ онъ съ глубокимъ поклономъ: — господа судьи, прошу, чтобы воспретили говорить Ивану Шумахеру, если онъ не перестанетъ оскорбительно отзываться о его сіятельств господин президент уважаемаго трибунала.

Епископъ спокойно возразилъ:

— Господинъ секретарь, подсудимаго невозможно лишить слова.

— Вы правы, почтенный епископъ, — поспшно вскричалъ предсдатель: — нашъ долгъ доставить возможно большую свободу защит. Я только посовтовалъ бы подсудимому умрить свои выраженія, если онъ понимаетъ свои истинныя выгоды.

Шумахеръ покачалъ головой и замтилъ холоднымъ тономъ:

— Повидимому, графъ Алефельдъ теперь боле увренъ въ своихъ, чмъ въ 1677 году.

— Замолчи! — сказалъ предсдатель и сейчасъ же обратившись къ другому обвиняемому, сидвшему рядомъ съ Шумахеромъ, спросилъ: какъ его зовутъ.

Горецъ колоссальнаго тлосложенія съ повязкой на лбу, поднялся со скамьи и отвтилъ:

— Я Ганъ Исландецъ, родомъ изъ Клипстадура.

Ропотъ ужаса пронесся въ толп зрителей. Шумахеръ, выйдя изъ задумчивости, поднялъ голову и бросилъ быстрый взглядъ на своего страшнаго сосда, отъ котораго сторонились прочіе обвиняемые.

— Ганъ Исландецъ, — спросилъ предсдатель, когда волненіе поутихло, — что можешь сказать ты суду въ свое оправданіе?

Не мене остальныхъ зрителей Этель была поражена присутствіемъ знаменитаго разбойника, который уже съ давнихъ поръ въ страшныхъ краскахъ рисовался въ ея воображеніи. Съ боязливой жадностью устремила она свой взоръ на чудовищнаго великана, съ которымъ быть можетъ сражался и жертвой котораго, быть можетъ, сталъ ея Орденеръ.

Мысль объ этомъ возбудила въ ум ея самыя горестныя предположенія; и погрузившись всецло въ бездну мучительныхъ сомнній, она едва слышала отвтъ Гана Исландца, въ которомъ она видла почти убійцу своего Орденера. Она поняла только, что разбойникъ, отвчавшій предсдателю на грубомъ нарчіи, объявилъ себя предводителемъ бунтовщиковъ.

— По собственному ли побужденію, — спросилъ предсдатель, — или по стороннему наущенію принялъ ты начальство надъ мятежниками?

Разбойникъ отвчалъ:

— Нтъ, не по собственному.

— Кто же склонилъ тебя на такое преступленіе?

— Человкъ, называвшійся Гаккетомъ.

— Кто же этотъ Гаккетъ?

— Агентъ Шумахера, котораго называлъ также графомъ Гриффенфельдомъ.

Предсдатель обратился къ Шумахеру.

— Шумахеръ, извстень теб этотъ Гаккетъ?

— Вы предупредили меня, графъ Алефельдъ, — возразилъ старикъ, — я только что хотлъ предложить вамъ этотъ вопросъ.

— Иванъ Шумахеръ, — сказалъ предсдатель, — тебя ослпляетъ ненависть. Судъ обратилъ вниманіе на систему твоей защиты.

Епископъ поспшилъ вмшаться.

— Господинъ секретарь, — обратился онъ къ низенькому человку, который повидимому отправлялъ обязанности актуаріуса и обвинителя, — этотъ Гаккетъ находится въ числ моихъ кліентовъ?

— Нтъ, ваше преосвященство, — отвтилъ секретарь.

— Извстно ли, что сталось съ нимъ?

— Его не могли захватить, онъ скрылся.

Можно было подумать, что, говоря это, секретарь старался измнить голосъ:

— Мн кажется врне будетъ сказать: его скрыли, — замтилъ Шумахеръ.

Епископъ продолжалъ:

— Господинъ секретарь, велно ли розыскать этого Гаккета? Извстны ли его примты?

Прежде чмъ секретарь усплъ отвтить, одинъ изъ подсудимыхъ поднялся со скамьи. Это былъ молодой рудокопъ, суровое лицо котораго дышало гордостью.

— Я могу вамъ сообщить ихъ, — сказалъ онъ громко, — этотъ негодяй Гаккетъ, агентъ Шумахера; человкъ малорослый съ лицомъ открытымъ, какъ адская пасть. Да вотъ, господинъ епископъ, голосъ его сильно смахиваетъ на голосъ этого чиновника, который строчитъ за столомъ и котораго ваше преосвященство кажется назвали секретаремъ. Право, если бы здсь не было такъ темно и если бы господинъ секретарь не пряталъ такъ своего лица въ волосахъ парика, я убжденъ, что черты его шибко напоманаютъ черты Гаккета.

— Нашъ товарищъ правъ вскричали двое подсудимыхъ, сидвшіе рядомъ съ молодымъ рудокопомъ.

— Неужели! — пробормоталъ Шумахеръ съ торжествующимъ видомъ.

Между тмъ секретарь не могъ сдержать движенія боязни или негодованія, что его сравниваютъ съ какимъ то Гаккетомъ. Предсдатель, который самъ замтно смутился, поспшилъ заявить: