Ган Исландец

— Двица съ замчательной граціей исполняетъ роль сабинянокъ между ихъ отцами и мужьями. Я выразился нсколько неосторожно и забылъ, — продолжалъ онъ, обращаясь къ Орденеру: — что между нами заключенъ союзъ братства, что мы не имемъ боле права вызывать другъ друга. Рыцарь, вотъ вамъ моя рука. Признайтесь съ своей стороны, что вы забыли, что говорите о сын вице-короля его будущему шурину, поручику Алефельду.

При этомъ имени Шумахеръ, который до сихъ поръ то равнодушно, то нетерпливо наблюдалъ за обоими, вскочилъ со скалы, испустивъ крикъ негодованія.

— Алефельдъ! Одинъ изъ Алефельдовъ передо мною! Змя! Какъ это въ сын не узналъ я гнуснаго отца? Оставьте меня въ поко въ моей тюрьм, я не былъ приговоренъ къ наказанію видть васъ. Теперь недостаетъ только, чтобы возл сына Алефельда я увидлъ сына Гульденлью… Низкіе предатели! Зачмъ не явятся они сюда сами издваться надъ моими слезами изступленія и бшенства? Отродье! Проклятое отродье Алефельда, оставь меня!

Офицеръ, ошеломленный сперва пылкостью проклятій, вскор вернулъ къ себ самообладаніе и гнвно вскричалъ:

— Молчи, старый безумецъ! Скоро ли ты кончишь свои демонскія заклинанія?

— Оставь, оставь меня, — продолжалъ старикъ: — неси съ собой мое проклятіе твоему роду и презрнному роду Гульденлью.

— Чортъ возьми, — вскричалъ офицеръ съ бшенствомъ: — ты наносишь мн двойное оскорбленіе!..

Орденеръ остановилъ поручика, который вышелъ изъ себя.

— Не забывайте уваженія къ возрасту даже въ своемъ враг, поручикъ. У насъ есть съ вами счеты и я дамъ вамъ удовлетвореніе за обиды, нанесенныя узникомъ.

— Все равно, — отвчалъ Алефельдъ: — если вы берете на себя двойную отвтственность. Поединокъ нашъ будетъ не на животъ, а на смерть, такъ какъ мн придется отмстить и за самого себя и за моего зятя. Не забудьте, что поднявъ мою перчатку, вы въ то же время подняли перчатку Орденера Гульденлью.

— Поручикъ Алефельдъ, — отвтилъ Орденеръ: — вы заступаетесь за отсутствующихъ съ жаромъ, свидтельствующимъ о вашей великодушной натур. Отчего же вы такъ мало имете состраданія къ злополучному старцу, которому несчастія даютъ нкоторое право быть несправедливымъ?

Алефельдъ обладалъ одной изъ тхъ натуръ, добрыя качества которыхъ пробуждаются похвалой. Пожавъ руку Орденера, онъ подошелъ къ Шумахеру, который, обезсиленный своей страстной вспышкой, упалъ на утесъ въ объятія плачущей Этели.

— Господинъ Шумахеръ, — сказалъ офицеръ: — вы употребили во зло вашу старость, а я, быть можетъ, употребилъ бы во зло мою молодость, если бы вы не нашли себ защитника. Въ это утро я въ послдній разъ зашелъ въ вашу тюрьму, чтобы объявить вамъ, что отнын, по особенному приказанію вице-короля, вы будете свободны и безъ надзора въ этой башн. Примите эту добрую всть изъ устъ врага.

— Уйдите, — сказалъ старый узникъ глухимъ голосомъ.

Поручикъ поклонился и ушелъ, внутренно довольный одобрительнымъ взглядомъ Орденера.

Нсколько минутъ Шумахеръ, потупивъ голову и, скрестивъ руки на груди, оставался погруженнымъ въ глубокую задумчивость; и потомъ вдругъ устремилъ взоръ свой на Орденера, который молча стоялъ передъ нимъ.

— Ну-съ, — сказалъ онъ.

— Графъ, Диспольсенъ былъ убитъ.

Голова старика снова упала на грудь. Орденеръ продолжалъ:

— Его убійца знаменитый разбойникъ Ганъ Исландецъ.

— Ганъ Исландецъ! — вскричалъ Шумахеръ.

— Ганъ Исландецъ! — повторила Этель.

— Онъ ограбилъ капитана, — продолжалъ Орденеръ.

— Итакъ, — спросилъ старикъ: — вы ничего не слыхали о желзной шкатулк, запечатанной гербомъ Гриффенфельда?

— Нтъ, графъ.

Шумахеръ опустилъ голову на руки.

— Я доставлю его вамъ, графъ; положитесь на меня. Убійство произошло вчера утромъ, Ганъ бжалъ къ сверу. У меня есть проводникъ, знающій вс его убжища, я самъ часто проходилъ по горамъ Дронтгеймскаго округа. Я отыщу разбойника.

Этель поблднла. Шумахеръ всталъ, его взоры радостно сверкнули, какъ будто онъ убдился, что еще есть добродтель въ людяхъ.

— Прощай, благородный Орденеръ, — сказалъ онъ и, поднявъ руку къ небу, исчезъ въ чащ кустарника.

Обернувшись, Орденеръ увидалъ на утес, потемнвшемъ отъ моха, блдную Этель подобно алебастровой стату на черномъ пьедестал.

— Боже мой, Этель! — вскричалъ онъ, бросившись къ ней и поддерживая ее: — Что съ вами?

— О! — отвчала трепещущая молодая двушка едва слышнымъ голосомъ: — Если вы имете хоть сколько нибудь, не любви, но сожалнія ко мн, если вы вчера не обманывали меня, если вы удостоили войти въ эту тюрьму не для того, чтобы погубить меня, г. Орденеръ, мой Орденеръ, откажитесь, именемъ неба, именемъ ангеловъ заклинаю васъ, откажитесь отъ вашего безумнаго намренія! Орденеръ, дорогой Орденеръ, — продолжала она, заливаясь слезами и склонивъ голову на грудь молодаго человка: — принеси для меня эту жертву. Не преслдуй этого разбойника, этого страшнаго демона, съ которымъ ты намренъ бороться. Зачмъ теб преслдовать его, Орденеръ? Скажи мн, разв не дороже для тебя всего на свт счастіе злополучной двушки, которую ты еще вчера назвалъ своей возлюбленной супругой?..