Ганг, твои воды замутились. Три брата

Деви не была спесивой брахманкой, судящей всех людей согласно тому, к какой касте они принадлежат. Но длинная вереница предков, принадлежащих к браминам и гордившихся этим, не была для нее пустым звуком. У всякого свободомыслия есть свои границы, считала Деви. Можно дружить с кем угодно, даже с неприкасаемыми, приглашать их в дом, учиться вместе с ними, есть за одним столом. Но жена — это даже не самый близкий друг! Ей не скажешь: «До свидания, дорогая, увидимся завтра!» и не уйдешь в свой мир, построенный в соответствии с обычаями и традициями общества, к которому принадлежишь. С ней делишь все, и даже кровь мужа и жены смешивается в детях.

Бабушка никогда и представить себе не могла, что ее внук мог избрать невесту, которая не принадлежала бы к брахманам. Но эта девушка из Гималаев — она, как это следует из несвязных речей Нарендера, вообще ни к какой касте не принадлежит! Участь людей, не имеющих никакой касты, во всей Индии еще плачевнее, чем судьба кшатриев-неприкасаемых. Касты лишают за страшные прегрешения — например, вдову-брахманку, осмелившуюся вопреки древнему закону вновь выйти замуж. Куда лучше быть свинопасом или уборщиком нечистот, но иметь все-таки какое-то свое, зафиксированное место в обществе, чем жить вне предписанного богами устройства мира. И чтобы женщина, выросшая без касты, стала женой младшего из Сахаи?

Нарендер что-то все время твердил о голубых глазах. Сначала Деви думала, что это только поэтическая метафора, родившаяся у ее романтика-внука из-за пейзажа, на фоне которого прошел его бурный роман. Вода Ганга протекла через его душу, расцветив все своими красками. Но понемногу Деви стала с большим доверием относиться к тому, что девушка действительно обладала этим редким цветом глаз. Но ведь она не европейка! Так далеко в горы забиралось не так уж много британских офицеров, чтобы в нескольких поколениях оставить незаконным детям свои северные глаза. Возможно, она принадлежит к бирманской или тибетской народностям, живущим в Гималаях — на северных и северо-восточных склонах — шарпам, нага или еще каким-нибудь. Или она адиваси — одна из потомков дравидийских племен, населявших Индию еще до прихода сюда арийцев. Оттесненные в горы из плодородных долин, они до сих пор живут обособленной от остального населения жизнью, даже враждуют с ним, не желая смириться со своим положением угнетенных. Они даже не настоящие индуисты! Конечно, индуизм отчасти «переварил» их религиозные культы, впустив множество местных богов в свой перенаселенный пантеон, но сами адиваси по-прежнему молятся своим кумирам, предпочитая их всемогущим и требовательным богам прочих индийцев. Они живут изолированно, поддерживая внутри своего общества почти полное равенство, поклоняясь духам, веря в колдунов, ловя рыбу, собирая в лесах плоды и коренья. Если они выращивают кукурузу, то это уже неплохо для тех, кто до сих пор еще иногда добывает огонь трением одной палочки о другую. И вот теперь одна из них оставила свои заботы о диком меде и охоте с луком и стрелами, чтобы выйти замуж за Нарендера!

Кто бы ни была эта Ганга — бирманка, адиваси или правнучка какого-нибудь майора Грина, она не может стать женой Нарендера. Не может! Деви казалось, что она кричит это, но губы ее не шевелились. Пусть она неприкасаемая или вообще без касты, но воспитание, культура?! О чем он будет говорить с ней через два дня после свадьбы? О ее голубых глазах? О красотах Ганга, которые она вряд ли видит так же, как и он, — для нее река, наверное, это место, где можно ловить рыбу. Не могут под одной крышей ужиться два совершенно непохожих друг на друга человека. Вот Ратха — та станет настоящей подругой, способной понять каждое движение души своего мужа, обсудить с ним его планы, посоветовать, удержать от ошибок. А эта?! Она ведь, наверняка, даже читать не умеет!

Ради самого Нарендера надо вырвать с корнем этот проросший в нем цветок любви! Допустим, молодая жена научится пользоваться туалетом, салфетками или выключать свет. Но ведь ее никуда нельзя будет привести, никому показать. Мальчику придется вести жизнь затворника — вечно сидеть и смотреть на свою прекрасную половину и детей, происхождение которых не возьмется истолковать с точки зрения принадлежности к касте ни один брахман из храма.

Надо спасти, уберечь Нарендера! Деви забеспокоилась, пытаясь подняться из кресла, как будто в такой момент ноги могли смилостивиться к ней и понести ее легкое тело. Ей казалось, что нужно куда-то бежать, что-то делать, предпринять немедленно, потому что еще минута — и все будет кончено.

— Бабушка, что ты делаешь? — испуганно закричал внук.

— Нет, нет, ничего, — опомнилась Деви.

Она закрыла глаза и поднесла руку ко лбу, пытаясь слушать то, что он продолжал говорить, не умолкая ни на мгновение.

— Бабушка, любимая моя, я ведь дал обещание, что, как только получу твое благословение, сразу же вернусь за ней, — бормотал внук, беря другую ее руку и прижимаясь к ней лицом. — Пощади меня, откажись от помолвки.