Задание, которое сенат им дал, было не сложно: обвинить Ганнибала в сношениях с Антиохом и подготовке войны; за этим логически должно было последовать требование выдачи. Юстин [31, 2, 1] иначе формулирует цели посольства: Сервилий и его товарищи должны были устроить дело так, чтобы Ганнибала тайно убили его противники. Когда послы прибыли в Карфаген, они, по совету врагов Ганнибала, предпочли сначала не обнаруживать своих истинных целей и говорили, что имеют поручение разобрать споры между Массанассой и карфагенским правительством. Очевидно, заговорщики опасались народного восстания. Однако Ганнибал понимал, что римляне добираются до него; пойдет ли речь о выдаче на законном основании, или же будет организовано убийство из-за угла — это уже были второстепенные детали.
Конечно, он мог опять обратиться к народу, и, судя по всем предыдущим событиям, ему легко было расправиться со своими противниками. За этим, разумеется, должна была последовать война с Римом, но ведь она была неизбежна так же, как неизбежна была война Рима с Антиохом. Считал ли Ганнибал, что Карфаген еще не готов к войне, или он не захотел выступать в роли вожака народного бунта, мы не знаем. Каковы бы ни были мотивы его поведения, он не пожелал двинуть в бой ту единственную силу, которая помогла бы ему сохранить власть, — народ — и предпочел бежать. Еще утром он показывался на улицах и площадях, а вечером с двумя спутниками ускакал в Бизаций. Там на следующий день он погрузился на корабль [Ливий, 33, 47–48; ср. у Корн. Неп., Ганниб., 8, 6–7; Юстин, 31, 2, 2–5; Апп. Сир., 4; Орозий, 4, 20, 13].
Он снова покидал Африку.
Глава седьмая
БЕГСТВО НА ВОСТОК И ГИБЕЛЬ
Путь
Внезапное исчезновение Ганнибала вызвало в Карфагене смятение. Люди, собравшиеся рано утром у его дома, чтобы по традиции приветствовать могущественного господина, обратить на себя его внимание, получить от него подарки и иные знаки милости, неожиданно обнаружили, что его нигде нет. Народ стекался на площадь; одни говорили, что Ганнибал бежал, другие — что его убили римляне. Сторонники и противники Баркидов готовы были, казалось, воевать друг с другом; наконец выяснилось, что суффета видели на острове Керкине, и волнение мало-помалу затихло. Сторонники Баркидов могли бы поднять народ, чтобы отомстить убийцам. Однако мстить было некому и не за что: спасая свою жизнь, даже не попытавшись бороться, Ганнибал бросил своих приверженцев на произвол судьбы.
Сенатские послы могли уже не скрывать своего поручения. Выступая на заседании карфагенского совета, они обвинили Ганнибала в том, что если раньше он подстрекал царя Филиппа воевать против римлян, то теперь он сговаривался с Антиохом и этолийцами. Ганнибал, говорили они, бежал не иначе как к Антиоху, он не успокоится, пока не разожжет пламя войны по всему земному кругу. Если карфагеняне хотят дать законное удовлетворение римскому народу, они не должны оставлять подобные деяния безнаказанными. Совет покорно отвечал, что он сделает все, что римляне сочтут справедливым; иначе говоря, если Ганнибал появится в Карфагене или на принадлежащих ему территориях, он немедленно будет схвачен и выдан римским властям [Ливий, 33, 48–49]. Задним числом Ганнибала объявили изгнанным, его имущество конфисковали, дом разрушили [Корн. Неп., Ганниб., 7, 7].
Римские послы не ошиблись: Ганнибал действительно решил отправиться ко двору Антиоха III. Да и не было у него другого выхода. Македония? Но македонский царь был слишком слаб, чтобы защитить Ганнибала от римлян. Египет? Но египетские послы совсем недавно предлагали римскому правительству помощь в борьбе против Македонии, если у Рима недостанет собственных сил. Пергам? Но пергамский царь Аттал был одним из самых ревностных союзников Рима. Оставалась, следовательно, только селевкидская Сирия.