— Как к тебе попал этот документ?
— Сложными путями, ваше сиятельство, — сказал Алеша пылко. — Меня привела в ваш дом любовь!
— Любовь? — переспросил князь.
— Я пришел узнать у вас о дворянине Георгии Зотове. Если он жив, то мы вместе с дочерью его Софьей поедем просить его благословения и будем заботиться о нем всю жизнь… — Алеша перевел дух.
— Зотову уже не нужна ваша помощь, — сказал князь тихо. — Он умер год назад в Верховенском остроге.
— Вот оно что… — Алеша помолчал. — Но у Зотова осталась дочь, ваше сиятельство, и ей грозят монастырем!
— Монастырем?! — крикнул князь гневно.
Он встал, оттолкнул кресло и заходил по комнате.
— Дочь Зотова твоя невеста?
— Да.
— Хорошая партия, — князь криво усмехнулся. — И приданое богатое — покойный отец каторжанин. И еще этот документ, — Черкасский взял в руки письмо. — Его мы вместе с Зотовым сочиняли, слог у него был легкий. Заговор наш был игрушечный, а наказали за него всерьез. Хочешь отомстить за свою невесту?
— Да! — Алеша вскочил. — Что я должен делать?
— Десять лет назад от имени смоленского дворянства я написал письмо герцогу Голштинскому, и Красный-Милашевич повез его в Киль. Письмо попало в руки Бестужева и очень его заинтересовало. Ведь мы предлагали на трон русский взамен Анны дочь Петра — Елизавету! Но, видно, преждевременно. Бестужев решил выслужиться перед Бироном и донес на нас, — князь словно взвесил на руке бумагу. — С Бестужевым я счеты сводить не собираюсь. Слава богу, в России русский канцлер, причем весьма неглупый и делу русскому преданный. К тому же Бестужев запоздал со своим доносом. Тайной канцелярии все уже было известно. Был тихий человечек, отцом моим обласканный. В списках, которые он отнес в тайную канцелярию, фамилия Зотова стояла первой. И этого человечка я тебе дарю.
— Где он? Владеет ли он шпагой?
— А ты, вроде меня, дурак, — сумрачно усмехнулся князь. — Не могу казнить гадину, как того заслуживает. Шпаги на полке, в футляре.
Черкасский отворил дверь в стене.
— Ступай, — он указал в темноту. — Там лестница, дверь. Вот ключ. И помни, одну шпагу ты можешь оставить у входа…
Алеша вступил в темноту…
Ключ сразу попал в замочную скважину. Алеша распахнул дверь и зажмурился от яркого света. Подземелье светилось от множества лампад. На вбитых в стену крюках висели иконы, ни стола, ни лежанки.
В углу под иконой сидел лысый бородатый человек.
— Защищайся, мерзавец! — крикнул Алеша и бросил шпагу.
Человек повернул к Алеше лицо, это был Котов. По лицу штык-юнкера было видно, что он сразу узнал своего воспитанника и ничуть не удивился его появлению.
— Прости, нечистый попутал, — тягуче сказал он и пополз к Алеше.
В этом «прости» не было живого чувства, а только заученная покорность. Он дополз до Алеши и потянулся руками к юноше, припал губами к башмаку. Этого Алеша уже не мог перенести. Брезгливо вскрикнув, он бросился вон из подземелья.
— Ну что, дрались? — спросил князь, как только Алеша вернулся в кабинет.
Тот отрицательно мотнул головой.
— Шпага у него осталась?
Алеша кивнул.
— Хоть бы закололся он, что ли, — с тоской сказал князь, — или повесился. Ему уж веревку подбрасывали. Что с ним делать?
— Если бы он мог повторить путь Георгия Зотова, — сказал Алеша. — И чтоб был он молод, и любил жену и дочь…
— Вспомнил, где я тебя видел! — воскликнул князь. — Не убегай ты тогда в женском платье…
— Я курсант навигацкой школы, а девок в театре играл не по своей воле.
— Хочешь быть мичманом?
— О да, ваше сиятельство.
— А Софье напиши — пусть приезжает. Приходите ко мне оба. Имя Зотова будет вашим паролем. Я помогу вам…
Утром перед домом князя Черкасского грузили в дальнюю дорогу карету. Старый слуга хлопотал возле лошадей. Из дома вывели Котова со связанными руками.
Князь Черкасский вышел на порог. Слуга замер в почтительном поклоне.
— Ну, Петр, путь долгий. Жду тебя через год. Устрой своего подопечного в Козицкий монастырь: «Чтоб содержался там вечно и в монастырских трудах никуда не отлучно», — с особым выражением произнес князь, вспоминая слова десятилетней давности приговора. — Ну а если помрет в дороге, на то воля божья.
Котов бросил на князя последний взгляд, губы его что-то шептали.
Карета тронулась…
Лесток сидел за столом в своем кабинете и внимательно смотрел на стоящего перед ним Лядащева.
— Мальчишки подозрительны и упрямы, — сказал Лядащев жестко, — неизвестно, где они прячут бумаги. Мне так и не удалось войти к ним в доверие.
Лесток с сомнением посмотрел на Лядащева.
— Я ожидал от вас большей ловкости.
— Трудно иметь дело с молодостью. Их ходы нельзя предугадать. Они наивны и подозрительны, бескорыстны и тщеславны. Мой план прост. Надо заставить их взять бумаги из тайника. Мне удалось заманить их на маскарад.
— И?.. — Лесток внимательно посмотрел на Лядащева.
— Там они хотят передать бумаги Бестужеву.
— Вот как? У кого же из них бумаги?
— Не знаю. Думаю, что они их поделят. На маскараде я скажу вам, в каких они будут костюмах. Знаю, что один из них нарядится девицей… Ну тот, который играл в театре женские роли. С мушкой на щеке…
— В тайной канцелярии есть своя костюмерная?