Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Рот ее изогнулся, как натянутый луком. Последовало долгое мгновение напряженной тишины.

– Жизнь была к тебе жестока, Сулейман. Ну так ты это заслужил.

Он уставился на нее в немом потрясении. Затем резко обернулся к лицам окруживших ложе:

– Вон отсюда! Все пошли вон!

Аббас, Муоми и прочие гедычлы поспешно ретировались.

– Я тебя ненавижу, – прошептала она. – И всегда ненавидела.

Не ослышался ли он? Сулейман склонился над самым ложем:

– Что?

– Баязид не твой сын. – Последним в жизни усилием она подняла голову от подушки. – Он от Ибрагима.

Султан вгляделся ей в глаза и увидел, как в них гаснет свет жизни. Всполох свечи на ветру – и следом кромешная тьма. Хюррем завалилась набок.

– Нет! Неправда!

Он сорвал с нее тюбетейку и вуаль, жемчуга из седых косм ее рассыпались бисером по мрамору пола, схватил стул и швырнул им в виченцское зеркало, брызнувшее тысячами осколков, и выбежал из комнаты.

Когда Аббас его отыскал, султан свернулся клубком на полу собственной спальни. Его слуги собрались поодаль, не зная, что делать. Аббас уложил его в постель.

Там он пролежал трое суток, отгоняя истошными криками обступавших его призраков. На четвертое утро он наконец призвал Аббаса и велел ему наглухо запереть и опечатать ее покои, дабы нога его более никогда не ступала ни в единую комнату, где он когда-либо слышал ее смех или ощущал ее объятия.

Часть 10 Приют отшельника

Глава 101

Амасья, 1559 г.

Два всадника сближались галопом на полном скаку, вздымая фонтанами грязь из-под копыт. Первый метнул копье, его противник попытался увернуться влево вниз под коня, но получил-таки скользящий удар в спину. Всадники вдоль арены зашлись криками ликования. Дудки и барабаны принялись нагнетать темп еще неистовее.

– Ш-ш-ш, – стал унимать Баязид своего арабского скакуна, взбрыкнувшего передними копытами в возбуждении от грохота музыки и гвалта криков окружающих его конников.

С ним поравнялся его конюший Мурад:

– Еще три очка. Задался день у «синих».

– Скоро нам, видно, придется метать копья по-настоящему, – отозвался Баязид. С этими словами он снова снялся с места и поскакал к середине арены навстречу двум всадникам «зеленых». При его приближении один из них метнул в него копье. Баязид пригнулся к самой шее коня, и копье просвистело над ним, не задев. Он резко отвернул своего араба вправо, и его напарник едва успел осадить коня, чтобы избежать столкновения. Баязид стегнул своего скакуна, и, прежде чем «зеленый» понял, к чему идет дело, шехзаде напал на него со спины и поразил метким ударом копья точно между лопатками. Соперник с криком боли откинулся на круп своей лошади.

Остальные «синие» встали на стремя и радостно закричали.

Баязид прискакал обратно к своему конюшему.

– Что теперь скажешь, Мурад?

– Скажу, что скоро нас ждет поход за Перловкой, вот там бы так отметить победу!

Баязид рассмеялся. Затем последовали новые торжествующие возгласы «синих»: еще один член их команды сразил «зеленого» прямым попаданием, да таким, что тот сверзся с коня с раскроенной головой.

В этот день они были неуязвимы, несокрушимы – и воистину непобедимы.

Баязид застал Гюльбахар в саду гарема в розовом киоске. Розы, давшие ему имя, были в полном цвету и полыхали всеми оттенками алого и золотого, розового и пурпурного.

Она там сидела одна в тишине, нарушаемой лишь тихим пощелкиванием жемчужных четок в ее пальцах. Губы ее беззвучно шептали какую-то молитву. Лицо скрывала вуаль, но глубокие морщины вокруг глаз выдавали ее почтенный возраст.

Она услышала его шаги.

– Ты так похож на моего сына, – сказала она.

– Как бы мне хотелось во всем на него походить.

– Не надо во всем. Он мертв. Но что привело тебя сюда, в этот старушечий сад?

– Хочу спросить у вас совета.

– Что я могу знать о мире наследных шехзаде?

– Думаю, очень многое. – Он взял паузу, поосторожнее подбирая слова. – Вы знаете, что грядет война.

Гедычлы налила ей пахучего шербета в хрустальный бокал. Гюльбахар его посмаковала, прежде чем ответить:

– Из-за Селима?

– Беды османов на Селиме клином не сошлись, – сказал он. – Внуки турок-победителей, воевавших бок о бок с моим дедом, теперь вдруг оказались под игом внуков побежденных. Из-за девширме на шею нам села целая армия чиновников-инородцев. Болгарин-визирь теснит наших братьев-османов с их земель, одновременно набивая себе карманы полученными с них податями. Повсюду только и слышишь: бакшиш, бакшиш. Истинный осман проводит жизнь в седле, а не на шелковом диване! И силу свою доказывает, и свое берет мечом, а не поборами!

– Ты помнишь, что говорили янычары в день убийства моего сына? Погибла наша надежда вместе с Мустафой.

– Как не помнить.

– Нам нужен новый Мустафа, и ты как никто на него похож. Ты и наездник. Ты и воин. Ты и уважение внушаешь, где бы ты ни появился. И я верю, что в твоем лице вполне могла бы возродиться надежда наша.

– Если бы еще и Сулейман так же думал…