– Кто тебе об этом донес?
Она ответила ему вопросом на вопрос:
– Долго ли, по-твоему, ты мог от меня это скрывать?
– Решения по всем военным делам тут принимаю я и только я!
– Есть вещи, решать которые не властен ни один султан, сколь бы велик он ни был. Ты – первый среди мусульман, и должен покорно исполнять волю Аллаха.
– Хватит с меня этих войн. Они бессмысленны.
– Это твой долг перед Османами и Всевышним!
– И я его до сего дня всегда ставил превыше всего.
– Вот именно что «до сего дня»! – Глаза валиде вдруг сузились, а взгляд ожесточился. – Это все она, да?! Что же она с тобою сделала!
Сулейман отвернулся. «Кто-то же ведь ее к этому подвел», – подумал он. И этот «кто-то» знал, что мать – единственная женщина и вообще единственный на свете человек, кому он позволил бы разговаривать с ним в таком тоне.
– На базаре говорят, что она тебя околдовала.
– Мне об этом донесли. Если кто-то еще посмеет повторить эту гнусную клевету, я лично вырву ему язык и заставлю его съесть.
– Тогда у тебя будет полгорода немых подданных.
– Я обеспечиваю их всех поголовно хлебом в достатке. Они живут под моей защитой и надежно ограждены от опустошительных набегов армий, поработивших пол-Европы. Я подарил им Родос, Белград и Венгрию. Чего еще они хотят от меня?
– Они хотят иметь султана.
– У них есть султан.
– У них его нет. У них есть греческий раб, выслушивающий их жалобы в Диване, а теперь еще и греческий раб, ведущий их войска на бой с неверными. Слухом же султана и любовью султана нынче всецело завладела одна гаремная девка.
– Есть в жизни вещи поважнее жалких препирательств в Диване и бесконечных бессмысленных кровопролитий. И я тебе скажу, как стану величайшим из всех Османских султанов; я им стану, подарив людям законы, мечети и школы. Я хочу строить, а не разрушать до бесконечности и безо всякой доброй к тому причины.
– Ты отрекся от власти в пользу Ибрагима и от воинского мужества в пользу женщины. – Она снова взяла его за руку и крепко сжала ее. – Слушай меня. Я не желаю тебе несчастья. Лишь тебе одному известно, что именно произошло между тобою и этой женщиной. Но ты должен помнить, что ты еще и
– Силы нам придает закон –
– Сулейман, вся моя жизнь была ради тебя и твоего султанства. Я тобою так гордилась. Ты не жесток жестокостью своего отца, и в этом была твоя сила. Но в этом же оказалась и твоя слабость. Видела я это и с Гюльбахар, и с Ибрагимом, и теперь вот с Хюррем. Ты должен научиться стоять за себя в одиночку.
– Если я останусь в одиночестве, то что от меня останется?
– Мир – вот что тебе достанется, вся империя Османов. Твой прадед въехал сюда на коне из пустыни, чтобы у тебя была возможность жить во дворце. Стамбул по праву – не твоя собственность. Он вверен тебе на священное попечение, а право называть его своим ты должен заслуживать преданностью Аллаху и своему народу.
– Но я это право давно заслужил – и не только себе до конца моих дней, но и для всех будущих поколений. Я заслужил его, дав этому городу и всей империи писанные законы. И я исправно посылаю свои войска против христиан, поскольку от меня это требуется, – так какое значение имеет, выезжаю я лично на коне во главе этих войск или нет, если они так или иначе выступают в поход? После всего этого должно же что-то оставаться и для самого Сулеймана.
– Все тебе и остается – и дворцы, и прекраснейший в мире гарем. Предки твои ночевали в палатках и ели, не спешиваясь. А ты сделался изнеженным и мягкотелым.
Сулейман заскрежетал зубами.
– Я им в Вене не нужен.
– Еще как нужен! Сейчас же бери бразды власти обратно в свои руки, пока их у тебя не отняли!
– Ты намекаешь на Ибрагима? Он никогда против меня не пойдет.
– А как насчет Хюррем?
– Она же женщина!
Слишком поздно он осознал, что сказанул не то. Мать горько усмехнулась:
– Да, женщина. Так неужто ты думаешь, что я не способна читать ее мысли лучше тебя? Ты ей позволил собою помыкать, вот она и вьет из тебя веревки ради достижения собственных целей. Знаю я эту игру.
– Сама-то ты чего хочешь от меня?
– Хочу, чтобы ты был султаном. У тебя сотни женщин на выбор только в этом дворце, так почему ты выбрал всего одну – и именно эту?
– Потому что я могу быть собой только при ней. Не султаном, вольным казнить и миловать, а просто собой.
– А она чего хочет? Чтобы ты был собой или сделаться следующей валиде ради себя самой?
– Ин ша́’ Аллах! Пожалуйста, отпусти меня с миром. Я ее люблю, и да будет так.
– Я этого так не оставлю, Сулейман. Если бы ты хотел мира, то и родился бы рыбаком или пастухом. Но ты султан. Гарем, кипрское вино, пажи – все, что у тебя есть, имеет свою цену. Они служат султану, а султан за это расплачивается тем, что служит Османам.
– Пришло время мне самому решать за себя!
– Так вот и пусть тогда эти решения будут твоими собственными, а не решениями Хюррем. Исполняй свой долг, Сулейман. Ты же для этого рожден на свет.