Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Лично султан следит за тем, чтобы они всегда были сыты. Недаром же на всех их боевых штандартах красуется походный котелок как символ верности кормильцу. Даже сотники у них именуется «супниками», а на кокардах у них красуются медные черпаки. Ряды их пополняются рекрутами по девширме. Живут янычары в безбрачии и по-спартански в казармах, жалованье получают скудное. И единственный способ обогатиться для них – за счет трофеев, добытых на поле брани.

Формально все они его личные рабы. Но вот эти их беспрестанные требования походов за добычей вкупе с угрозой, которую они представляют для безопасности, заставляли султана иногда задумываться, не он ли сам у них в рабстве.

Некогда янычары взбунтовались против его деда и вынудили того отречься от престола. Раз такое хоть единожды стало возможным, то они ведь могут и повторить.

– В былые времена я порою шел на поводу у янычар, – сказал он, – и вел их на войну, даже считая ее неразумной. Если они на меня находили управу, вероятно, и на Мустафу найдут.

– Но ты же его много лет как отослал наместником в Амасью на защиту наших восточных рубежей. Это же в двадцати шести днях езды отсюда. Верно, он никак не может тебе угрожать из такого далека?

– Угроза – в намерениях моего сына. Ходит столько всяких слухов! Он мне теперь будто чужой. Как можно быть уверенным в его преданности? Я боюсь того, что случится, если его амбиции возьмут верх над терпением.

– Давай больше не будем об этом. Ты же всегда говорил, что Мустафа – человек хороший и справедливый. Забудь обо всех этих перешептываниях. Двор всегда ими полнится. Пока не будет у тебя твердых улик против него, ты лучше вовсе на них внимания не обращай лишний раз.

Сулейман отчасти утешился сказанным ею. «А ведь Хюррем права, как всегда, – подумал он. – Нет у меня улик против Мустафы».

Доверие к старшему сыну имело для него решающее значение. Его давней мечтой была империя, которая оставит в далеком прошлом наследие кочевых османов с их походными шатрами и бесконечными войнами. Стамбул теперь мог похвастаться самой утонченной на Востоке архитектурой; пышным цветом расцвели литература, живопись и музыка. И мирное восшествие на престол Мустафы после его смерти довершит воплощение его мечты в жизнь.

Собственная смерть сделалась теперь для Сулеймана столь же значимой, как и собственная жизнь. Превыше всех завоеваний, превыше даже великого города, который он оставит после себя, безмятежная кончина станет его истинным наследием в истории рода Османов.

Глава 82

Амасья

Сквозь снежный наст там и здесь пробивались россыпи кобальтовых незабудок. Из травы, хлопая крыльями, стаями взмывали дикие утки, потревоженные всадниками.

Мустафа отделился от свиты и дождался Джихангира. Здесь, в горах и с одним лишь ветром в спутниках, их никто не подслушает, он был уверен.

– Чудный день для охоты, – сказал он.

Джихангир выглядел запыхавшимся и уставшим.

– Да, прекрасный день. – Они некоторое время проехали бок о бок молча, пока Мустафа обдумывал, как ему лучше подступиться к теме.

– Как там наш отец? – спросил он наконец.

– Сильно страдает от подагры, а из-за этого вечно в скверном настроении. Вот и стараюсь поменьше попадаться ему на глаза.

– А встревоженным он не выглядит?

– Редко его вижу, так что даже не знаю.

– Обо мне с тобою заговаривает?

– Сулейман тебя любит, – сказал Джихангир. Солнце скрылось за хребтом, и в воздухе тут же повис иней.

– Ой ли? – сказал Мустафа. – Что ж тогда отец меня сюда сослал? И почему мы с ним так давно не виделись? – Ветер донес запах снега. – Нам нужно поторопиться. Горы здесь к ночи становятся опасными даже весной.

Старший брат похлопал Джихангира по плечу, и они поехали догонять свиту. «Интересно, – думал Мустафа, – что именно брат-полукровка недоговаривает? Хотя, может, никто, кроме Хюррем, и не знает, о чем нынче думает Сулейман».

Крепость гнездилась высоко на склоне, спускающемся к Зеленой реке. Во дворе была выставлена стража в зимних кожаных епанчах. Сами часовые были совершенно неподвижны, зато их тени в свете стенных факелов так и плясали по брусчатке.

В комнате высоко над ними паж в шелковом тюрбане абрикосового цвета поставил серебряную джезве свежесваренного черного кофе на дастархан у дивана Гюльбахар, которая невольно жалась поближе к угольной печке в ожидании возвращения сына.

Наконец он ворвался к ней с бронзовым от ледяного ветра лицом. «Опять проохотился до ночи, – подумала она, – хотя знает ведь, как опасно возвращаться домой по темноте через льды и вздувшиеся реки в это время года».

Мустафа поцеловал матери руку и сел на диван подле нее. Сорок лет скоро стукнет, а он все полон юношеской энергии, подумалось ей. Ну так, может, это и к лучшему, что он будет в годах, когда наступит наконец его черед становиться султаном. Нет бы Сулейману побольше времени проводить на полях сражений, презрев опасности, но куда там…

– Ты как, мать?

– Я в порядке. Вот, кяхью за свежим кофе сгоняла. – Она хлопнула в ладоши, из темноты выступила одна из гедычлы и разлила кофе по двум серебряным чашкам.