Читаем Гармонія (новели) полностью

Хотіла заспівати Марта: чи з горя великого, чи з радості, але не було голосу, і не до лиця старій співати.


1924

Зелена ряса

Хай простять мені смугляві берези!..

Вони в селі Чорному стоять над ставом, мов соромливі дівчата, що вийшли купатись, розляглися і спустили до колін свої білі сорочки; їх ноги миє зелена вода ставу, стан обіймають сосни, а кучеряве гілля цілують вечорами зорі, ранками — сонце; тоді берези ще більше соромляться, закривають засмаженими руками-гіллям краєчки своїх очей і от-от пирснуть зо сміху, — але на їх суворо дивиться дуб, гладить вітрами лисину осокор, сумно хитає головою стара верба, і поговір шумить борами...

Соромом горять тоді берези: немає де сховатись, присісти; стоять розперезані, а сонце січе над ними червоний оксамит...

Благодать божа...

Це отець Василь; він шаткує, як кажуть селяни, з кошиком у руках додому. У сосновому бору заховалась, наче в піжмурки, сліпа церковця села Чорного, підтикалась нехворощю селянських городів і підморгує престольним оком на рейки залізниць, пізні гречки і берези...

...Жаль бере: облупилася, а тут іще, як на гріх...

Вороги отця Василя рекомендують (у старі часи тихо, а зараз — іноді просто у вічі, наче плюне хто):

— Серафим Саровський... А поклади йому до рота пальця — одкусить!

Але баби люблять отця Василя за старість (хай простять мені смугляві берези!): він сивий, з маленькими гадючими очима, і наймиліше в його — короткі, делікатні руки, що гордо благословляють на утрені селян і показують на пасіці шляхи бджолі.

Серафим Саровський — це злість: він більше нагадує лакея часів Катерини, це, коли дивитись на широку, огрядну спину, коси... ні, кіс у його не було, а були розділені ополончиком «заштатні» — старанно причесані і хитромудро закручені над лобом...

— Таке паскудство скрізь... — Отець Василь аж сплюнув, а слину підбігла й лизнула Анелька — рижа здорова сука, яку держали його сини для охоти під осінь.

Він комусь одказував, сперечався:

— Що не кажіть мені, а паскудство... — ще раз сказав і пішов жвавіше до свого хутора; я помиляюся: треба — не хутір, а хуторець — його так зве сам отець Василь.

Але це не важно:

...В городі, де мільйоннеє насєлєніє, посліпли, прямо жуть бере, допустимо це?

— На Сінном базарі церква обновилась...— ногу!— Божія матер в олтар провалилась...— цок, цок!

В голові цокала якась військова школа, розхристана й боса, і чітко одбивала ритм комсомольської пісні:

— Гей-гай, едем на моря,Жизнь ты моя, комсомольская!..

І хотілось перед собором почути хриплий крик: «На молитву — шапки долой!»

...Жизнь ты моя, комсомольская...— цок, цок!

Але підводились до оновленого хреста скорботні очі, запорошені тихою радістю:

...Хай знають, хай знають вони. Віра народу — шматок кременя, якого не розмиють віками дощі...

І знову до болю думав. І не почує ніколи більше: «На молитву — шапки долой!» Підборіддя хитнулось, а ласка і радісний старечий сміх упали з його очей на спину Анельці:

«...Знай. Комуністи день у день — мов пси: «На богів і чортів», і коло брами оновленої церкви захряс сірий кремінь. Селяни».

Сміявся щиро, тихо.

...Мечеться у вічі золотий хрест на бані церкви, горять фарбами три угодники божі — Володимир святий, князі Борис і Гліб, і припадає до потрісканої землі ящіркою мисль — «хе, на богів-чортів», — він знав, кого оновити, хай вірить кремінь...

Анелька на льоту піймала муху й облизнулась, вони з отцем Василем минули став і стали на поповій леваді — десь недалеко на липі била в очко дуплянки бджола...

— Гарний буде взяток цього літа... О господи, скрізь оновляєш церкви, а душа людська як цинком залилася... Цинком, Анелько, цинком. І хто залив?!

Анелька, видно, не розуміла — лащилась, а коли побачила наїжачені, мов стерінь, брови отця Василя, — вирівнялась і хрипко, обережно гавкнула до ставу, а там...

...Гонили полями вітри тінь од гречаних кіп, і зчорніле поле хватало на стежці поли довгої, до трьох усів, по-старосвітському, свити і півкопою котило попід ставом розхристану, без хустки, жіночу постать.

Свита припадала, вигиналась і придержувала, трохи вклякаючи на одну ногу, поли і — поспішала: низько кланяючись, руку до серця прикладала, а коли добігла до отця Василя, упала на коліна:

— Благословіть, батюшко!

Сука вороже зустріла жінку, загарчала, але покрутнувся отець Василь:

— Пішла, дрянь. Що ви, Хомихо, Бог з вами?.. Підніміться...

— Ой не підведуся, грішниця, благословіть, — приказувала, в очах стояли стоянами сльози, і сірі, старечі рівчаки на її обличчі напнулись до скорої ходи, наче маленькі вужі.

— Хрестіть, отче Василю, дев’ять раз, як у тій записці, що з Єрусалима прийшла...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Я и Он
Я и Он

«Я и Он» — один из самых скандальных и злых романов Моравиа, который сравнивали с фильмами Федерико Феллини. Появление романа в Италии вызвало шок в общественных и литературных кругах откровенным изображением интимных переживаний героя, навеянных фрейдистскими комплексами. Однако скандальная слава романа быстро сменилась признанием неоспоримых художественных достоинств этого произведения, еще раз высветившего глубокий и в то же время ироничный подход писателя к выявлению загадочных сторон внутреннего мира человека.Фантасмагорическая, полная соленого юмора история мужчины, фаллос которого внезапно обрел разум и зажил собственной, независимой от желаний хозяина, жизнью. Этот роман мог бы шокировать — но для этого он слишком безупречно написан. Он мог бы возмущать — но для этого он слишком забавен и остроумен.За приключениями двух бедняг, накрепко связанных, но при этом придерживающихся принципиально разных взглядов на женщин, любовь и прочие радости жизни, читатель будет следить с неустанным интересом.

Альберто Моравиа , Галина Николаевна Полынская , Хелен Гуда

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Классическая проза / Научная Фантастика / Романы / Эро литература