Гарри попытался ответить: «Хорошо», но не сумел выдавить ни звука. В словах Думбльдора ему послышался упрёк за те несчастья, которые всё-таки произошли, и, хотя Думбльдор впервые за долгое время смотрел ему в лицо и во взгляде не было упрёка, была только доброта, Гарри не мог себя заставить встретиться с ним глазами.
— Ими занимается мадам Помфри, — продолжил Думбльдор. — Нимфадоре Бомс, вероятно, придётся полежать в святом Лоскуте, но она поправится.
Гарри удовольствовался тем, что кивнул ковру; рисунок на ковре светлел по мере того, как бледнело за окном небо. Гарри чувствовал, что портреты внимают каждому слову Думбльдора, сгорая от желания понять, откуда вернулись Гарри и Думбльдор и почему кто-то пострадал.
— Я знаю, каково тебе, Гарри, — очень тихо сказал Думбльдор.
— Нет, не знаете! — неожиданно громко выпалил тот. Им овладело бешенство: да что Думбльдор понимает в его чувствах?!
— Видите, Думбльдор? — лукаво вмешался Финей Нигеллий. — Никогда не пытайтесь сочувствовать школьникам. Они это ненавидят. Они любит быть трагически непонятыми, предаваться жалости к себе, купаться в собственных...
— Довольно, Финей, — прервал Думбльдор.
Гарри повернулся к директору спиной и решительно уставился в окно. Вдалеке виднелся квидишный стадион. Как-то раз там появился Сириус, лохматый чёрный пёс, — пришёл посмотреть, как играет Гарри... наверно, хотел сравнить с Джеймсом... Гарри так и не спросил...
— В твоих чувствах нет ничего постыдного, Гарри, — раздался за спиной голос Думбльдора. — Напротив... способность переживать эту боль — одно из лучших твоих качеств,
В жуткой пустоте внутри Гарри полыхал костёр свирепой ярости; жаркие языки лизали внутренности; хотелось ударить Думбльдора, избить его за его спокойствие, за пустые слова.
— Одно из лучших моих качеств? — Голос у Гарри дрожал. Он не отрываясь смотрел на стадион, но уже его не видел. — Вы не понимаете... вы не знаете...
— Чего я не знаю? — спокойно спросил Думбльдор.
Это было слишком. Дрожа от гнева, Гарри повернулся к нему:
— Я не хочу говорить о своих чувствах, ясно?
— Гарри, твоё страдание лишь доказывает, что ты — человек! Быть человеком означает, в частности , испытывать эту боль...
— ТОГДА — Я — НЕ — ЖЕЛАЮ — БЫТЬ — ЧЕЛОВЕКОМ! — взревел Гарри, схватил со столика серебряный прибор и швырнул через всю комнату. Тот ударился о стену и разлетелся на куски.
Портреты закричали от возмущения и испуга, а Армандо Диппет воскликнул: «Ну честное слово!»
— МНЕ ВСЁ РАВНО! — заорал им всем Гарри, бросая луноскоп в камин. — С МЕНЯ ХВАТИТ! БОЛЬШЕ НЕ ИГРАЮ! Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЁ КОНЧИЛОСЬ, И МНЕ ПЛЕВАТЬ...
Расшвыряв приборы, он схватил столик, на котором она стояли. Отбросил и его. Столик упал, разбился, и в разные стороны покатились ножки.
— Тебе
— Я... НЕТ! — завопил Гарри так громко, что чуть не разорвалось горло. Ему захотелось броситься на Думбльдора, швырнуть куда-нибудь и его тоже; трясти его, бить, раскрошить всмятку невозмутимое старческое лицо, внушить ему хоть сотую долю собственного ужаса.
— О нет, тебе не всё равно, — ещё спокойнее повторил Думбльдор. — Теперь у тебя нет не только мамы и папы, но и человека, который заменил тебе родителей. Конечно, тебе не всё равно.
— ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ! — проревел Гарри. — СТОИТЕ ТУТ... ВЫ...
Но орать уже на помогает, крушить всё вокруг — этого мало; надо бежать, бежать без оглядки, туда, где на него не будут смотреть эти ясные голубые глаза, где не будет этого ненавистного лица... Гapри бросился к двери, схватился за ручку, с силой крутанул...
Дверь не открылась.
Гарри повернулся к Думбльдору.
— Выпустите меня, — рявкнул он. Его трясло с головы до ног.
— Нет, — просто ответил Думбльдор.
Несколько секунд они смотрели друг на друга.
— Выпустите, — повторил Гарри.
— Нет, — снова отказался Думбльдор.
— Если не выпустите... если будете держать меня тут... если не выпустите...
— Прошу, можешь сколько угодно разорять мой кабинет, — безмятежно произнёс Думбльдор. — Осмелюсь заметить, вещей у меня больше чем достаточно.
Он обошёл вокруг письменного стола и сел, пристально глядя на Гарри.
— Выпустите меня, — ещё раз потребовал Гарри, бесцветно и почти так же спокойно, как Думбльдор.
— Не выпущу, пока не скажу того, что должен, — отозвался Думбльдор.
— Вы что... думаете, мне... думаете, меня хоть как-то... МНЕ ПЛЕВАТЬ НА ТО, ЧТО ВЫ ДОЛЖНЫ! — загрохотал Гарри. — Я вообще не желаю вас слушать!
— Однако придётся, — твёрдо заявил Думбльдор. — Потому что тебе следовало бы злиться на меня гораздо больше. Если ты станешь избивать меня, к чему, я знаю, ты уже близок, я хочу совершенно это заслужить.
— О чём вы?..