Гарри Поттер и Орден Феникса

Думбдьдор встал, прошёл к чёрному шкафу возле шеста Янгуса. Наклонился, снял крючок и вытащил новую каменную чашу с выгравированными рунами по краям — ту самую, что показала Гарри, как его отец издевался нал Злеем. Потом вернулся к столу, поставил дубльдум, поднёс к виску палочку. Извлёк из головы серебристую паутинку мысли, поместил в чашу. Сел за стол и задумчиво уставился на клубы воспоминаний в дубльдуме. Затем со вздохом легонько коснулся их кончиком волшебной палочки.

Над чашей встала фигура, укутанная в многочисленные шали, в очках, увеличивавших глаза до невероятных размеров. Она медленно вращалась, ногами стоя в чаше. Потом Сибилла Трелони заговорила — не как обычно, загадочно и загробно, а грубо, хрипло: Гарри такое однажды уже слышал.

— Грядёт тот, кто одолеет Чёрного Лорда... рождённый на исходе седьмого месяца трижды бросавшими ему вызов... Чёрный Лорд отметит его равным себе... однако ему дарована сила, коя неведома Чёрному Лорду... и один умрёт от руки другого, ибо выжить суждено лишь одному... тот кто одолеет Чёрного Лорда, родится на исходе седьмого месяца...

И Трелони вновь тихо утонула в серебристых клубах.

В кабинете стояло гробовое молчание. Ни профессор Думбльдор, ни Гарри, ни портреты не издавали ни звука. Даже Янгус затих.

— Профессор Думбльдор? — еле слышно позвал Гарри: Думбльдор, не отрывая глаз от дубльдума, погрузился в глубокие раздумьями. — Это... это значит... что это значит? 

— Это значит, — ответил Думбльдор, — что примерно шестнадцать лет назад, в конце июля, родился некто, у кого есть шанс убить лорда Вольдеморта. А до этого родители мальчика трижды бросали Вольдеморту вызов.

Гарри показалось, что над его головой вот-вот сомкнётся чёрная пучина. Снова стало трудно дышать.

— То есть это... я?

Думбльдор внимательно посмотрел на него сквозь очки.

— Знаешь, что странно, Гарри, — очень тихо заговорил он. — Пророчество Сибиллы могло касаться вовсе не тебя. В том году в конце июля родилось двое детей. У обоих родители были членами Ордена Феникса и трижды чудом избежали гибели от рук Вольдеморта. Один из мальчиков, разумеется, ты. Второй — Невилл Лонгботтом.

— Но тогда... почему на пророчестве моё имя, а не Невилла?

— Официальную запись изменили после нападения на тебя Вольдеморта, — пояснил Думбльдор. — Хранителю Зала Пророчеств дело показалось очевидным. Он был уверен: Вольдеморт хотел убить именно тебя, потому что твёрдо знал, о ком говорится в пророчестве.

— То есть... это могу быть и не я? — спросил Гарри.

— Боюсь, теперь уже нет сомнений, что это ты, — проговорил Думбльдор. Было видно, что каждое слово даётся ему с огромным трудом.

— Но вы говорите... Невилл тоже родился в конце июля... и его мама с папой...

— Ты забываешь о второй части пророчества... То, что этого мальчика Вольдеморт сам отметит равным себе. Он это сделал, Гарри. Он выбрал тебя, а не Невилла, и отметил шрамом, который стал и твоим благословением, и твоим проклятием.

— Но он мог выбрать не того! — воскликнул Гарри. — Может, он ошибся!

— Он выбрал ребёнка, который, по его мнению, представлял бóльшую опасность, — сказал Думбльдор. — Кстати, заметь: он выбрал не чистокровного колдуна — а только такие, в соответствии с его воззрениями, достойны существовать в нашем мире. Вольдеморт выбрал полукровку, такого же, как он сам. Ещё не зная тебя, он видал в тебе себя. Но не убил, а лишь отметил шрамом, подарил тебе силу, будущее. И ты не один, но уже четыре раза ускользал от него — а его не удалось ни твоим родителям, ни родителям Невилла.

— Но зачем он так сделал? — спросил Гарри. Всё его тело онемело, заледенело. — Зачем было убивать меня тогда? Надо было подождать, когда мы с Невиллом станем постарше, и посмотреть, кто опаснее, его и убить...

— Пожалуй, с практической точки зрения это разумнее, — согласился Думбльдор, — но Вольдеморт знал о пророчества не всё. В гостинице при «Башке борова», которая глянулась Сибилле Трелони дешевизной, всегда проживала более, скажем так, занятная клиентура, чем в «Трёх мётлах». В чём ты и твои друзья, да и сам я тоже, убедились ценою больших неприятностей. Я, разумеется, отдавал себе отчёт, что это не место для приватной беседы. Но, назначая там встречу с Сибиллой Трелони, я никак не предполагал, что услышу нечто достойное постороннего внимания. Моей — нашей — единственной удачей было то, что в самом начале пророчества подслушивающего обнаружили и вышвырнули вон из гостиницы.

— То есть он слышал только?..