Гарри Поттер и Орден Феникса

   - Ну, Гарри, - обратился к нему Дамблдор, отвернувшись наконец от птенца, - рад сообщить тебе, что никто из твоих друзей серьезно не пострадал в результате ночных перипетий.

   Гарри попытался сказать: «Хорошо», однако не смог вымолвить ни звука. Ему казалось, что Дамблдор намеренно напоминает ему, сколько бед он натворил нынешней ночью, и хотя впервые за все время Дамблдор смотрел ему прямо в лицо, и взгляд его отнюдь не был осуждающим, а, наоборот, полным сочувствия, Гарри не мог заставить себя взглянуть ему в глаза. 

   - Мадам Помфри уже оказывает всем им необходимую помощь, - сказал Дамблдор. – Нимфадоре Тонкс, возможно, придется провести некоторое время в Св. Мунго, но она, несомненно, выздоровеет.

   Гарри ограничился тем, что кивнул, приклеившись взглядом к ковру, который между тем становился все светлее, по мере того как бледнело небо за окном. Ему казалось, что портреты жадно ловят каждое слово Дамблдора, гадая, где это они с Гарри были и почему кто-то получил увечья.

   - Мне понятны твои чувства, Гарри, - очень тихо сказал Дамблдор.

   - Нет, не понятны, - возразил Гарри, и его голос неожиданно для него самого прозвучал громко и звонко. Внутри него вспыхнула неукротимая ярость. Дамблдор ничего не понимал в его чувствах – ровным счетом ничего.

   - Что я говорил, Дамблдор? – послышался глумливый голос Финеаса Нигеллуса. – Даже и не пытайтесь понять учеников. Они терпеть этого не могут. Они предпочитают быть трагически непонятыми, купаться в жалости к себе любимым, томиться собственными…

   - Достаточно, Финеас, - остановил его Дамблдор.

   Гарри повернулся к Дамблдору спиной и демонстративно уставился в окно напротив. Вдалеке был виден стадион. Когда-то давно там появился Сириус в облике лохматого черного пса, чтобы понаблюдать за игрой Гарри… Возможно, ему хотелось посмотреть, так ли он хорош в квиддиче, как в свое время был Джеймс… Гарри так ни разу его об этом и не спросил…

   - Гарри, тебе нечего стыдиться своих чувств, - донесся до него голос Дамблдора. – Напротив… главная твоя сила и состоит в способности испытывать такую жестокую боль.

   Гарри чувствовал, как бешеная ярость разрастается внутри него, заполняя собой чудовищную пустоту, разжигая желание ударить Дамблдора, ибо он не в силах был выносить его спокойствие, его ничего не значащие слова.

   - Значит, в этом моя главная сила, да? – срывающимся голосом выпалил Гарри, по-прежнему глядя на стадион, но уже не видя его. – Да вы понятия ни о чем не имеете… Вы не знаете…

   - О чем я не знаю? – спокойно спросил Дамблдор.

   Это было последней каплей. Гарри развернулся, содрогаясь от ярости.

   - Я не желаю обсуждать то, что чувствую, понятно?

   - Гарри, твои страдания доказывают, что ты остаешься человеком! Испытывать душевные муки – это участь человека.

   - ТОГДА – Я – НЕ – ХОЧУ – БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ! – взорвался Гарри. Схватив один из изящных серебряных приборов с соседнего тонконогого столика, он с силой швырнул его в противоположную стену, и прибор разлетелся на сотню крошечных осколков. По портретам побежали волны сердитых и испуганных криков, а портрет Армандо Диппета изрек:

   - Однако!

   - МНЕ ПЛЕВАТЬ! – огрызнулся на них Гарри, и на этот раз в камин полетел луноскоп. – С МЕНЯ ХВАТИТ, НАСМОТРЕЛСЯ, НАДОЕЛО, ПУСТЬ ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, ТЕПЕРЬ МНЕ ВСЕ БЕЗРАЗЛИЧНО…

   Он хватил об пол столиком, на котором стоял серебряный прибор. Столик сломался, и ножки раскатились во все стороны.

   - Тебе не безразлично, - сказал Дамблдор. Он даже не вздрогнул и не предпринял ни единой попытки остановить Гарри, чтобы тот перестал громить его кабинет. Выражение его лица оставалось спокойным и бесстрастным. – Тебе до такой степени не безразлично, что тебе кажется, будто ты исходишь кровью.

   - НЕПРАВДА! – закричал Гарри на разрыв аорты, и в какое-то мгновение ему захотелось наброситься на Дамблдора и сокрушить его: расквасить это чересчур спокойное старческое лицо, тряхнуть его изо всех сил, причинить ему боль, чтобы он испытал хотя бы малую часть того ужаса, который переполнял Гарри.

   - Тебе не безразлично, - еще спокойнее проговорил Дамблдор. – Ты потерял не только отца с матерью, но и самого близкого после родителей человека. Конечно же, тебе не безразлично.

   - ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ! – бушевал Гарри. – ВЫ… СТОИТЕ ТУТ… ВЫ…

   Но слова уже не помогали, как не помогло бы, если бы он продолжал крушить все, что попадало под руку. Ему хотелось бежать, бежать без оглядки, спасаясь бегством от этих глядящих на него в упор ясных голубых глаз, от этого старческого, ненавистного в своем спокойствии лиц. Он бросился к двери и рванул ручку.

   Однако дверь не поддалась.

   Гарри повернулся лицом к Дамблдору.

   - Выпустите меня, - сказал он. Его бил озноб с головы до ног.

   - Нет, - односложно ответил Дамблдор.

   Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

   - Выпустите меня, - вновь потребовал Гарри.

   - Нет, - повторил Дамблдор. 

   - Ах, так… если вы запрете меня здесь… если не выпустите…

   - Тогда продолжай все крушить, сделай милость, - безмятежно промолвил Дамблдор. – Боюсь, мой кабинет слишком захламлен.

   Он обошел вокруг стола и уселся в кресло, наблюдая за Гарри.