- И все же в моем блестящем плане был изъян, - вздохнул Дамблдор. – изъян настолько очевидный, что я уже тогда понимал: из-за него все может пойти прахом. Осознавая всю важность успеха, я дал себе слово, что не допущу провала. Успех плана мог обеспечить только я один, и, значит, я один должен был проявить стойкость, и первое мое испытание состоялось, когда ты лежал в больничном крыле, приходя в себя после схватки с Волдемортом.
- Я ничего не понимаю, - сказал Гарри.
- Помнишь, как еще тогда, в больничном крыле, ты задал мне вопрос? Ты спросил, почему Волдеморт пытался убить тебя в младенчестве, помнишь?
Гарри кивнул.
- Обязан ли я был уже тогда все тебе рассказать?
Гарри молча глядел в его голубые глаза, и сердце его снова начало бешено колотиться.
- Ты так и не понял, в чем изъян моего плана? Нет… похоже, нет. Как ты помнишь, я принял решение ни во что тебя не посвящать. Одиннадцать лет, сказал я тогда себе, это слишком юный возраст, чтобы принять подобное знание. Я и не намеревался тогда ничего тебе рассказывать, поскольку это было бы невыносимой ношей для столь юного существа.
- Но я уже тогда обязан был принять опасный сигнал. Я должен был спросить себя, почему, услышав от тебя вопрос, на который рано или поздно вынужден буду дать страшный ответ, я
не встревожился так, как следовало бы. Я обязан был взглянуть правде в глаза и понять, что слишком обрадовался возможности отложить тяжелый разговор до лучших времен… Ты был тогда совсем юным, слишком юным.
- Затем наступил второй год твоего обучения в Хогвартсе. И тебе снова пришлось столкнуться с испытаниями, которые не выпадали на долю даже взрослых волшебников. И ты опять проявил такое мужество, какого я не мог себе представить даже в самых своих безумных снах. Но ты и тогда не спросил меня, почему Волдеморт оставил эту метку на твоем лбу. Мы говорили про твой шрам, это правда… Мы вплотную приблизились к этой теме. Почему я и тогда не сказал тебе всей правды?
- Я посчитал, что двенадцать мало чем отличается от одиннадцати для того, чтобы осмыслить подобные истины, и я отпустил тебя, окровавленного, измученного, но радостного. Если внутренний голос и укорял меня за то, что я опять ничего тебе не рассказал, то мне быстро удалось заставить его замолчать. Ты по-прежнему был слишком юным, к тому же я не отважился испортить тебе ночь триумфа…
- Теперь-то понял? Теперь видишь, в чем состоял изъян моего блестящего плана? Я попал в ловушку, о которой заранее знал, я убеждал себя, что смогу ее избежать, обязан избежать.
- Я все еще не…
- Я был слишком привязан к тебе, - просто сказал Дамблдор. – Твое счастье было для меня важнее того, чтобы ты узнал правду, твое душевное спокойствие весомее моего плана, а твоя жизнь ценнее любых людских потерь, которые стали бы неизбежными, если бы мой план сорвался. Иными словами, я совершал поступки, которых и ожидал от меня Волдеморт – поступки глупца, чье сердце наполнено любовью.
- Есть ли от этого защита? Я не верю, что найдется тот, кто, наблюдая за тобой, как я – а мое внимание к тебе было куда более пристальным, чем ты можешь себе вообразить, - не захотел бы защитить тебя от новой боли, страшнее той, какую тебе уже довелось испытать. И что мне было до того, что в каком-то неопределенном будущем полчища безымянных и безликих людей или иных существ были бы безжалостно уничтожены, если здесь и сейчас ты был жив, здоров и счастлив? Я и думать не мог, что под моей опекой когда-нибудь окажется некто, кто будет представлять для меня такую ценность.
Наступил третий год обучения. Я издалека наблюдал за тем, как ты отбивался от дементоров, как отыскал Сириуса, как узнал, кем он был в действительности, а узнав, освободил его. Следовало ли мне все рассказать тебе тогда, в минуту твоего триумфального спасения Сириуса, когда ты буквально вырвал его из министерских лап? Тебе уже было тринадцать лет, а мой запас аргументов практически истощился. Будучи по-прежнему совсем юным, ты сумел доказать свою исключительность. Меня замучила совесть, Гарри. Я понимал, что решающий час неуклонно приближается…
- А в прошлом году ты вышел из лабиринта, став свидетелем гибели Седрика Диггори и чудом избежав собственной смерти… я и тогда ничего тебе на рассказал, хотя и понимал, что теперь, после возрождения Волдеморта, откладывать дальше уже нельзя. Сегодня я окончательно осознал, что ты давно был готов к восприятию этого знания, от которого я так долго тебя оберегал. Ты доказал, что готов принять ношу, которую я обязан был возложить на тебя намного раньше. Я только одним могу оправдаться: на тебя свалилось больше тягостей, чем на любого другого ученика, который когда-либо оказывался в стенах этой школы, и я не мог заставить себя нанести тебе еще один удар – самый сокрушительный.
Гарри ждал, но Дамблдор не спешил продолжать.
- Я все-таки не понимаю.