Все расхохотались, а Том Реддль лишь слегка улыбнулся. Хотя он был здесь отнюдь не самый старший, остальные явно видели в нём лидера.
— Не уверен, сэр, что политика мне подойдёт, — сказал он, когда смех прекратился. — Хотя бы потому, что у меня сомнительное происхождение.
Двое-трое ребят с улыбкой переглянулись. Стало понятно, что в этом кругу ходят некие слухи о знатном происхождении их предводителя, — очевидно, ребята что-то знали или подозревали.
— Чепуха, — жизнерадостно отмахнулся Дивангард, — всем ясней ясного, что ты родом из приличной колдовской семьи, при твоих-то способностях. Нет, Том, ты далеко пойдёшь, тут я ещё никогда не ошибался.
Маленькие золотые часы на письменном столе пробили одиннадцать; учитель посмотрел на циферблат:
— Святое небо, уже так поздно?! Пора, ребята, иначе нам всем влетит. Лестранж, я жду сочинение завтра утром — или ты получишь взыскание. То же касается Эйвери.
Мальчики потянулись к выходу. Дивангард грузно поднялся с кресла и отнёс пустой кубок на письменный стол. А затем обернулся на шорох; за спиной у него стоял Реддль.
— Шевелись, Том, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали вне спальни в такое время, ты ведь у нас староста...
— Сэр, я хотел вас кое о чём спросить.
— Тогда спрашивай скорей, мой мальчик, спрашивай...
— Сэр, мне интересно, знаете ли вы что-нибудь об... окаянтах?
Дивангард уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку кубка.
— Задание по защите от сил зла?
Однако он, вне всякого сомнения, прекрасно понимал, что вопрос не имел отношения к учёбе.
— Не совсем, сэр, — ответил Реддль. — Просто... наткнулся в книге и не очень понял, что это такое.
— Мд-да... разумеется... надо сильно постараться, чтобы найти в «Хогварце» книгу о сущности окаянтов, — сказал Дивангард. — Это из области самой чёрной магии, Том, наичернейшей.
— Но вы ведь о них всё знаете, да, сэр? В смысле колдун такого масштаба... разумеется, если вы не можете сказать, тогда, конечно... просто кому и знать, как не вам... вот я и подумал, дай спрошу...
Великолепно сыграно, невольно восхитился Гарри; нерешительность, небрежное любопытство, осторожная лесть — всё в меру. Гарри самому часто приходилось выпытывать разные сведения у людей, не желавших ими делиться, и он не мог не оценить мастерства. Ясно, что ответ на вопрос нужен Реддлю позарез, и возможно, он давным-давно дожидался подходящего момента.
— Что ж, — проговорил Дивангард, не глядя на Реддля и поигрывая ленточкой, украшавшей крышку коробки с ананасовыми цукатами, — краткая справка, конечно, не повредит. Для общего развития. Окаянт — предмет, в котором человек прячет фрагмент своей души.
— Как это? Я не вполне понимаю, сэр, — сказал Реддль.
Он прекрасно владел голосом, но Гарри всё равно чувствовал его волнение.
— Представь: ты расщепляешь душу, — объяснил Дивангард, — и помещаешь один фрагмент в некий предмет вне своего тела. Тогда, даже если тело пострадает или будет уничтожено, на земле останется неповреждённая часть души. Но, разумеется, существовать в таком виде...
Дивангард поморщился, а Гарри невольно вспомнил слова, которые слышал почти два года назад:
— ...хотели бы немногие, Том, очень немногие. Смерть куда предпочтительней.
Но Реддля сжирало жадное любопытство; его глаза горели алчным огнём, он больше не мог изображать безразличие:
— А как расщепить душу?
— Видишь ли, — смущённо ответил Дивангард, — следует понимать, что душа должна оставаться единой и неделимой. А расщепление её — акт насильственный и противоестественный.
— Но как это делается?
— Посредством злодеяния, самого страшного — убийства. Оно рвёт душу на куски, чем и пользуются для создания окаянтов: оторванную часть души помещают в...
— Помещают? Но как?..
— Есть какое-то заклинание, не спрашивай, я не знаю! — вскричал Дивангард, мотая головой, как слон, которого одолели москиты. — Я что, похож на человека, который пробовал этим заниматься? Я похож на убийцу?
— Что вы, сэр, конечно нет, — поспешно заверил Реддль. — Простите... я не хотел вас обидеть...
— Ладно, ладно, не обидел, — проворчал Дивангард. — Такие вещи, естественно, вызывают любопытство... колдунов определённого калибра всегда волновал этот аспект магии...
— Да, сэр, — согласился Реддль. — Но я всё равно не понимаю... просто любопытно... какой прок от одного окаянта? Душу можно расщепить только раз? Не лучше ли, не надёжней умножить число фрагментов? Например, семь — самое могущественное волшебное число, не будет ли семь?..
— Мерлинова борода, Том! — взвизгнул Дивангард. — Семь! Одно убийство — и то плохо! И вообще... разорвать душу — уже преступление... но на семь частей...
Дивангард очень разволновался, смотрел на Реддля так, словно никогда прежде не видел его отчётливо, и явно жалел, что вообще согласился на разговор.
— Наша дискуссия, конечно, — пробормотал он, — носит чисто гипотетический характер, так ведь? Научный...