Гарторикс. Перенос

В этот раз часть надсмотрщиков, включая Дрю, устроилась на ночлег прямо в колодце, расположившись на перьевых подстилках вокруг чахлого водяного деревца. Может, поэтому ночь прошла тихо: драки не грызлись между собой, разве что тихо шипели, если кто-нибудь неосторожно задевал решетку хвостовой пикой. Эштон лежал, то и дело проваливаясь в мутную полудрему, из которой его всякий раз доставал сверкающий взгляд Двести пятой. Она не спала, просто молча смотрела на него, и ему даже не нужно было принюхиваться, чтобы понять: они оба очень боялись.

Наутро Эштона, Двести пятую и небольшого, но юркого драка с номером шестьдесят три на морде вывели из клеток и подвели к водяному деревцу. За воротами уже слышался гул Арены.

Ролло дал сделать несколько глотков Шестьдесят третьему и Двести пятой, потом протянул конец желоба Эштону.

Густая прохладная жидкость капнула ему на язык и пролилась в горло. Она не имела ни вкуса, ни запаха – только звук, низкий и прохладный, как стакан воды в летнюю ночь. Этот звук наполнил всё его существо, заставив завибрировать в унисон с кем-то, кто говорил или пел сквозь него, выдувая из хищного тела слова неизвестного языка, лопавшиеся в воздухе влажными разноцветными пузырями.

Эштон оглянулся на Двести пятую, чтобы проверить, чувствует ли она то же самое, – и понял, что отчетливо видит каждую ее мысль и каждый полубессознательный импульс.

Ей было страшно – это Эштон и так уже знал. Она молча молилась на паназиатском, перебирая стертые от многократного повторения слова, как бусины старых четок, и нанизывая их по памяти в произвольном порядке. У стоящего рядом с ней Шестьдесят третьего побаливало колено правой ноги, ушибленное в пути о железные прутья клетки. Ролло, убирая желоб, с легким раздражением думал, что Сто двадцать пятый, конечно же, выживет на Арене, и прикидывал, уместится ли в одну капсулу весь заказанный в этот раз товар.

Кованые ворота поползли вверх, но Эштон не услышал ни скрежета, ни шума Арены. Вместо этого колодец наполнился мыслями; их разноцветный разноязыкий гомон сбивал с ног и затягивал, как воронка, не давая вырваться на поверхность, туда, где была тишина. Эштон забился, пытаясь всплыть, и почувствовал, как чья-то злость пополам со страхом обожгла его. В следующую секунду он обнаружил, что лежит на песке, окруженный надсмотрщиками и бригенами в голубых кольчугах с излучателями наготове.

«Он сейчас бросится», – испуганно вскрикнул у него в голове чей-то голос. «Встать!» – заорал другой голос. Эштон попытался сказать, что всё в порядке и он сейчас поднимется, но слова рассыпались щелчками и хрипами, и бригены вскинули излучатели, целясь ему в затылок.

С трудом пробиваясь сквозь вязкую толщу чужих мыслей, Эштон огляделся и увидел Двести пятую и Шестьдесят третьего, замерших чуть поодаль с настороженно вскинутыми хвостами. Преобразователей на них не было – должно быть, их уже сняли перед боем. Бриген, стоявший рядом, с презрением думал, что у Сто двадцать пятого сдали нервы и что мастер Сейтсе совсем распустил молодняк у себя в Ангаре.

Эштон рывком поднялся, заставив бригенов отпрянуть. Один из них едва не выстрелил – Эштон услышал его панику, когда когтистый палец застрял в спусковом кольце, и на всякий случай нагнулся, чтобы выстрел прошел у него над холкой. Бриген замер с излучателем наперевес, растерянно глядя на драка, расправлявшего острые алые гребни, и медленно отступил. Вслед за ним ретировались остальные бригены с надсмотрщиками.

Всё еще задыхаясь в водовороте чужих мыслей, Эштон услышал, как Двести пятая зашипела, и обернулся в ту же сторону.

От противоположного выхода на Арену, выстроившись широким веером, к ним приближались четверо. Их смутные силуэты едва виднелись в клубящихся облаках разноцветных импульсов, и Эштон не сразу понял, что это бойцы, которых выставил на Арену Город.

Слева и справа шли примы в коротких кольчугах с шипастыми шарами на длинных цепях. В центре семенили секты; один тащил огромный, в полтора своих роста, выпуклый металлический щит с шипами, в четырех лапках другого было по метательному копью с наконечником из гартания.

Никто на Арене не хотел умирать, но все напряженно думали о смерти. Эта мысль, многократно повторенная цветными запахами разных сознаний, висела в воздухе, как холодная дымка у подножия водопада, причудливо преломляя предметы, тела и движения. В этом дрожащем воздухе Эштон увидел, как Шестьдесят третий бросился на правого прима, а сект метнул первое копье…

Но копье почему-то осталось у секта в лапке, хотя пролетело через треть Арены и воткнулось Шестьдесят третьему в бок. А тот, вместо того чтобы завизжать от боли, просто растворился в воздухе.

Эштон оглянулся назад – Шестьдесят третий еще только-только приседал на задние лапы, готовясь броситься на прима.

То, что Эштон увидел в дрожащем воздухе, было импульсами, возникавшими в окружавших его сознаниях. Он понял это, когда сект поднял копье уже по-настоящему…

– Слева! – заорал он несущемуся вперед Шестьдесят третьему. – Пригнись! – но из горла вырвались только щелчки и хрипы.