Гарторикс. Перенос

Остаток дня она проработала в капсуле, машинально перенося цифры коэффициентов из одних колонок в другие и украдкой глядя на Дерека. Он лежал, обливаясь по́том и одновременно стуча зубами от холода. Мие пришлось принести ему второй плед, но это не помогало. Временами ему ненадолго становилось легче, и тогда он проваливался в сон. Но стоило ей шевельнуться, как бесцветные глаза тут же открывались и находили ее с механической точностью датчиков движения.

Разговаривать с ним было не только бессмысленно, но и жестоко. На каждый ее вопрос Дерек мучительно хмурился, пытаясь нащупать ускользавшую мысль. Эти поиски лишали его сил, и тогда он молча цеплялся за Мию пустым отчаянным взглядом, словно кто-то большой и безжалостный тянул его вниз, на самое дно воронки, туда, где ничего не было, кроме страха и темноты. В конце концов Мия оставила всякие попытки выяснить, что́ с ним случилось, и сосредоточилась на работе, стараясь поменьше двигаться, чтобы дать Дереку хоть ненадолго уснуть.

Мия понятия не имела, что делать, если жаропонижающее так и не подействует. Если его придется везти в клинику. Если за ним кто-нибудь придет. Если ему неожиданно станет лучше и он нападет на нее, как только она заснет. Чтобы об этом не думать, она открыла первый попавшийся виртуальный гипермаркет и заказала медицинские простыни, несколько упаковок с сенсорными бинтами и пластырями и гипоаллергенные протеиновые смеси со вкусом мясного бульона.

На следующий день ему стало немного лучше. Призвав на помощь всё, что удалось вспомнить из короткого курса первой помощи, который она вполуха прослушала в цифровом колледже, зависая в приватном секс-чате с Келлардом с факультета социальной аналитики, Мия сняла с Дерека размокшие за ночь пластыри, промыла и крепко замотала плечо бинтом. Одежду и обувь, насквозь пропитанную кровью, грязью и какой-то болотной ржавчиной, она собрала в пакет и отправила в утилизатор. Взамен пришлось дать ему штаны и рубашку Эштона, чтобы Дерек смог, держась за стены и морщась от боли, добраться до туалета.

Они были примерно одной комплекции, но Эштон был выше почти на голову. Он всегда был самым высоким парнем, куда бы они ни пришли: на его коротко стриженную курчавую голову можно было ориентироваться, как на верхушку маяка, торчащую из тумана. Мия смеялась, что ей никогда не удастся потерять мужа в толпе, даже если она этого захочет. «Зато, – отвечал Эштон вполне серьезно, – я вижу то, что тебе недоступно: твою макушку».

Составление отчета по отделу политкоррекции заняло у нее всё утро. К полудню, досчитав коэффициенты состязательности по финалам на ближайший месяц, Мия отправила данные Айре – и вдруг ощутила странную, почти головокружительную свободу. Звонок по утилизации должен был вот-вот начаться, но вокруг не было ни Гатто с его понимающим липким взглядом, ни Айры, ни полупрозрачной Фионы с ледяным голосом, проникающим прямо в мозг, – только измученный ознобом и жаром Дерек в домашней рубашке Эштона с подвернутыми рукавами.

В пятницу Айра вызвал ее на работу. Мия так и не поняла зачем: поднявшись на 38 этаж, она первым делом наткнулась на Шона из нарративного отдела, который сказал, что Айру вызвали в корпус Эвтерна и сегодня его уже, наверное, не будет.

Айра все-таки появился – под вечер, в виде мерцающей голограммы из парка на 70 этаже. Он задал ей пару вопросов, которые можно было с тем же успехом решить на следующей неделе, а потом развернул экран коммуникатора от себя, показав Мие трясущуюся панораму вечернего города.

– Красиво, да? – сказал он, перекрикивая гудящий в динамиках ветер. – Квинтэссенция экзистенциальной свободы!

Мия молчала. Айра повернул коммуникатор к себе и уставился прямо в камеру. Ветер трепал его малиновые вихры, выворачивая седыми корнями наружу. Айра смотрел на нее с какой-то тоскливой жадностью, кусая синеватые губы и щуря глаза, подернутые серебристым блеском. Мия вспомнила сухую шершавую кожу на кончиках его пальцев и почувствовала внезапную тошноту.

– Знаешь что, – произнесла она, с удивлением слушая собственный голос, – я, пожалуй, поеду сейчас домой.

И отключилась.

Выходные прошли на удивление спокойно. Мия меняла Дереку повязки и кормила по часам. Раны и ссадины заживали на нем быстро, как на диком звере, но в глубине бесцветных глаз по-прежнему не было ничего живого. Он уже мог вставать, но делал это только тогда, когда Мия ему разрешала. Он вообще делал всё, что она говорила, без размышлений и с покорностью сенсорной игрушки с голосовым управлением.

Это напоминало ей первые месяцы после клиники – только теперь в роли Эштона была она. Мия помнила это ощущение искусственного скафандра, надетого на нее вместо привычного тела, способного хоть что-то почувствовать. Помнила, как она билась изнутри в его сплошные гладкие стенки, не находя выхода и удивляясь тому, что Эштон не держит в доме лекарств кроме тех, что ей прописали в клинике, зачем-то прячет все острые металлические предметы и приносит воду в пластиковом стакане вместо стеклянного, который можно разбить.