Где болит? Что интерн делал дальше

На следующей неделе мы с сестрой Штейн сидели в кабинете, дожидаясь, пока Рейчел вернется из туалета с образцом мочи. Я, пользуясь моментом, заполнял ее карту. Рейчел вошла и поставила контейнер на столик. Я потянулся за ним, чтобы отнести в лабораторию, где мы держали тестовые полоски, но сестра Штейн меня опередила. Мгновение она держала контейнер в руках, а потом перевела взгляд на Рейчел. Рейчел посмотрела ей в глаза, и в эту секунду я понял, что она лгала мне. Прежде чем я успел спросить, что, собственно, происходит, сестра Штейн произнесла два простых слова, которые все объясняли: «Моча холодная».

Рейчел молча застыла на месте: явно поняла, что игра окончена.

– Ты разбавила ее водой, – сказала сестра Штейн, поджав губы.

Я зажмурился, не решаясь посмотреть Рейчел в лицо после того, как ее уличили у меня на глазах. Как она могла так со мной поступить, подумал я, но тут же понял, до чего эгоистичной была эта мысль. Она подвела меня, но гораздо важней было то, что она поставила под угрозу жизнь своего будущего ребенка.

Сестра Штейн поднялась и знаком приказала Рейчел следовать за ней.

– Ну-ка. Мне нужен другой образец, и теперь я буду ждать у двери кабинки, – сказала она.

– Но я только что сдала! Я не смогу сделать это снова прямо сейчас, – запротестовала Рейчел.

– Ничего, я подожду, сколько будет надо, – ответила сестра Штейн.

Рейчел встала и вышла из кабинета, сестра Штейн последовала за ней.

Я не понимал, почему Рейчел так себя ведет, если действительно хочет ребенка. Как можно думать одно, а действовать совершенно по-другому? Возможно, она и сама поверила в свою ложь о том, что больше не употребляет наркотиков, отгородившись от неприятных обстоятельств мысленной стеной, чтобы избежать внутреннего конфликта.

Рейчел вернулась в кабинет и уселась напротив меня. Ни я, ни она не произнесли ни слова. Пару минут спустя вернулась сестра Штейн и, тоже молча, протянула мне листок, на котором написала результат. Помимо героина Рейчел принимала крэк, особенно вредоносный для плода. Его использование при беременности не только повышает риск выкидыша и преждевременных родов, но и оказывает негативное влияние на развитие ребенка в дальнейшем.

Я ожидал, что сестра Штейн набросится на Рейчел, но ничего подобного не произошло. Вместо этого она сообщила ей время следующего приема, напомнила, что она должна воздерживаться от наркотиков ради здоровья малыша, и проводила к выходу. Я был поражен.

Сестра Штейн вернулась.

– Почему вы не возмутились? – спросил я. – Я ей доверял, а она меня выставила полным идиотом.

Сестра Штейн нахмурилась. Внезапно я понял: тут не я беременный и не я принимаю наркотики.

– Вы и ваше мнение о себе здесь значения не имеют, – ответила она. – Если обойтись с Рейчел сурово, она больше не вернется. Пойдет куда-нибудь еще, продолжит принимать наркотики и сама родит. Мы не сможем за ней наблюдать, она не будет проходить осмотры, не обратится к акушерке и не станет принимать метадон. Ребенок либо родится мертвым, либо, если останется жив, не получит необходимой медицинской помощи и вскоре все равно умрет. Мы должны быть с ней осторожны.

Я кивнул, думая тем временем, что больше не хочу работать здесь. Я хочу милую, нетрудную работу в каком-нибудь месте, где медсестры щиплют тебя за зад, а пожилые пациентки дарят шоколадные конфеты. Весь остаток дня я бесстыдно себя жалел.

Осознать, насколько это было эгоистично, мне помогла (вы не поверите!) Флора. В тот вечер дома я рассказал ей про Рейчел и про то, как она меня подвела, о том, что люди не меняются и что я бьюсь напрасно. С самого начала Флора говорила, что я сумасшедший, раз согласился на такую работу. Вот почему я рассчитывал, что она непременно должна налить мне чаю и дать выплакаться в жилетку.

– У нас нет молока, – сказала она, когда я закончил.

Я все еще ждал, что она станет меня утешать. Но Флора молчала.

– Ну? – спросил я.

– Что ну? – буркнула она. – Что ты хочешь от меня услышать? Ох, бедняжечка Макс?

– Вообще-то да, – ответил я, – но только это должно быть искренне, и, может быть, ты все-таки сходишь в гараж за молоком?

Флора покачала головой.

Почему вдруг она на меня взъелась? Будь это Руби, я еще понял бы: она всегда придерживалась того мнения, что с недостатками мира приходится смириться. Ей нравилось, когда все летело в тартарары, но Флора же была эстеткой! Увлекалась живописью, любила цветы и всякие милые вещицы. Покупала мебель от Лоры Эшли – в съемную квартиру, боже ты мой! Она просто обязана была понять! Единственная пациентка, благодаря которой я верил, что тружусь не напрасно, оказалась обманщицей и поставила под угрозу не только собственную жизнь, но и жизнь еще не родившегося ребенка.

– Вот что, Макс, – сказала Флора. – Мы сидим вокруг этого стола вечер за вечером и обмениваемся историями. Моя работа совсем не похожа на твою, и мне нравится слушать про всяких выживших из ума бездомных и наркоманов.

– Правильно говорить «пациентов с зависимостью», – поправил ее я.

Флора закатила глаза.