Где рождаются циклоны

Кавалер почти все время танцует с одной и той же дамой. Молодой негр, с тонкими чертами лица, в хорошо сшитом белом костюме, подхватывает толстую девушку с грубоватым лицом. Она танцует, откинув назад голову, с невозмутимым выражением лица и уставленными в одну точку глазами. Он смотрит на нее из-под опущенных ресниц и их подбородки почти касаются. Танцуют они хорошо. Сначала он слегка при­жимает ее к себе, с тем характерным покачиванием бедер, которое им всем свойственно. Потом он просо­вывает свою ногу между ног молодой девушки. Затем сильно и страстно сжимает ее. Их вальс превращается в эротическую пантомиму, бесконечно длящуюся, но их лица не прикасаются и сохраняют спокойное и серьез­ное выражение.

Понемногу бал становится бешеным. Коробка с гвоз­дями призывает к сладострастию. Танцоры обнимают своих дам, опустив руки ниже талии; ноги их перепле­таются; это какая-то дикая мимика любви. Высокий негр с бала там-там продолжает выделывать неприличные движения животом; он пользуется громадным успехом.

По его лицу пот льется в три ручья.

В баре алкоголь еще усиливает неистовство танцую­щих. Тафию пьют стаканами. И мужчины, и женщины выпивают одним духом, потом снова идут танцевать, обдавая друг друга огненным дыханием.

Толстая негритянка, в зеленом мадрасском платке, танцует одна, без кавалера, раздвинув локти и подняв палец, как китайский идол.

Многие женщины танцуют вместе, крепко прижав­шись друг к другу. Две из них изображают любовный экстаз. Одна худая, одетая в ярко-красное, другая в розовом пенюаре, с белой шляпой на голове, отте­няющей ее темное, как ночь, лицо, с выходящими из орбит глазами и с оскаленными зубами. Вокруг них танцующие пары, с грубыми лицами, в розовых или ярко голубых шляпах; ситцевые платья и поддельные кружева, под которыми обрисовываются упругие груди. И все время это странное медленное и сладострастное покачивание нижней части тела. А сверкание белых зубов точно молнией озаряет эти дикие и похотливые лица. Ящик с гвоздями выбивает какую-то сарабанду; кларнет изощряется в воркующих модуляциях, преры­ваемых отрывистыми звуками. Узнаешь мотивы, бывшие в моде в Париже лет десять тому назад, давно погре­бенные вальсы, польки, которые играли еще во времена нашего детства, превращенные в какой-то собачий та­нец, подгоняемый „ша-ша".

Облако пыли затуманивает резкий свет ламп.

Противный запах потных тел доходит до галлереи, вызывая тошноту. Сверху зала похожа на огромный котел, где. корчатся грешники.

Бал Кассэко заканчивается кадрилью, прерываемой головокружительными вальсами, в которой истощается порыв подгулявших золотоискателей.

Затем парочки удаляются вдоль ручья, слегка по­серебренного косыми лучами заходящего месяца, над которым кружатся москиты, в ту сторону, где на небе уже загорается заря, тихо наигрывая на своих баньо грустные песенки.

Жаркие страны.

Доктор увозит меня в своем автомобиле, по един­ственной дороге колонии, в селение, куда он отпра­вляется посмотреть больного.

Дорога, с красной почвой, обсажена кокосовыми и манговыми деревьями. То здесь, то там, сквозь гущу кустов, деревьев и лиан, от которых не свободен ни один клочок земли, проглядывают жалкие хижины. Как только автомобиль замедляет ход, вас охватывает душный и влажный воздух. Громадные мухи ударяются об стекло.

Деревня расположена в лощине близ поросшего лесом холма и прячется среди зелени, дышащий зноем и такой густой, что свет едва проникает сквозь листву. Хижины состоят из крыши, цинковой или врытой боль­шими листьями, на четырех столбах, в некоторых стены сделаны из плетеных лиан; рядом с домашней утварью и причудливой мебелью лежат ананасы, кучи бананов тыквенные бутылки с мукой маниока.

В этом тяжелом, насыщенном разными запахами воздухе, среди вечной тени, где пахнет сырой травой, и постоянно слышится, гудение москитов, повсюду да­рит бедность, выданная ленью. Это облачное небо, изливающее то тягостный зной, то целые потоки дождя необыкновенно способствует плодородию почвы. Растения, деревья, цветы появляются и растут, не­устанно питаемые плодородной почвой, затем гибнут, пре­вращаясь в перегной, который является источником новых жизней. Под тропическим небом растительное царство, получая слишком много пищи, становится хищным; самые величественные европейские деревья кажутся ничтожными рядом с такими, например, деревьями, как банианы, изогнутые ветви которых углу­бляются в землю и пускают там новые корни.

На сотни лье кругом простирается целый океан зе­лени и ее волнообразная, с металлическим отливом по­верхность расступается лишь на мгновение, разорванная молнией реки. Миллиарды растений, с упорными уси­лиями, вытягивают свои ветви к свету и к жизни.

Таким образом, человек здесь подавлен природой и постоянно находится в расслабленном состоянии, пара­лизующем в нем всякое желание деятельности. Перед гигантскими растениями, полными жизненных соков, он чувствует себя жалким паразитом на этой плодородной земле. Дыхание этих необъятных лесов душит его.