Где ваш дом, дети?..

Каюсь, я не сдержался. И столько злых слов, столько горечи услышали ребята, что ничего «педагогичного», конечно, не извлекли. Какой корабль устроил это? Какая гадкая душа не дрогнула, спуская мазут в Неву?.. Захотят ли теперь мои ребята делать добрые дела?.. Не окажется ли заразительным этот пример вандализма?..

Пошли к Неве, и она нас поразила. Берег ее был чист. Словно и не было на нем несколько дней назад отвратительной мазутной полосы. Мы не поверили глазам — прошли весь обычный маршрут и даже дальше. Берег был чист.

Санька присел и стал копаться в песке. И тут обнаружил разгадку. Мазут ушел вглубь, — вот оно, мелькнуло в песчаном отвальчике, вороново крыло… Река вобрала его, проглотила и, как ни в чем не бывало, голубела, желтела, дружила с солнцем и травой, дарила свежесть и бодрость. Санька прыгал от радости, когда понял, как она с грязью расправилась…

Много плохого вокруг. Много злости, равнодушия к природе и людям. Не помню, чтобы в моем детстве было так много плохого. Надоело оправдываться перед старшим сыном за чужую безалаберность, безответственность, за чужое разгильдяйство. Надоело чувствовать стыд за чью-то халтуру, за чье-то холодное сердце.

Санька спрашивает. Глядит с недоумением и неодобрением. Почему трубы лежат в траве и ржавеют? Почему доски разбросаны и гниют? Почему опаздывают поезда? Почему разбиты стекла? Почему бетонные кольца бесхозно валяются в канаве, перегородив ее? Почему мазут портит Неву? Почему в поселке, где живет бабуля Нина, то и дело отключают свет и воду? Почему жители поселка в мирное время говорят о себе: «Мы как блокадники»?

Почему то и дело роют траншеи, потом их закапывают и снова роют?..

Я отвечаю за все в глазах сына. Я испытываю стыд и неловкость за взрослых. Почему они такие? Почему портят моего сына своей работой, своим отношением к жизни?

Может быть, закрыть глаза и отвернуться? Мы ведь привыкли проходить мимо многого — привыкли как бы не замечать. Но мой сын не отвернется, глаз не закроет. Значит, и для меня это невозможно. Мы с ним так договорились — исправлять то, что нам, двоим, троим, четверым, под силу. Увидели, например, открытый канализационный люк, рядом с которым валялась крышка. Взяли и надвинули крышку на люк, а она тяжеленная. Увидели нарушенную пешеходную дорожку — плитки в одном месте разбросаны и люди ступают в лужу. Взяли и собрали плитки, положили их как нужно. Дорожка снова стала непрерывной, лужа пропала…

Увидели опрокинутую скамейку, беспомощно задравшую в небо четыре «копыта». Взяли и перевернули ее, и какая-то старушка присела…

Делаем, что можем. И не ради отчетов и самолюбования, ради постоянной «добродейской» душевной готовности. Ради настроенности не на свой узкий мирок, а на весь большой мир.

А как быть с тем, чего мы исправить не в состоянии? Смириться со своим бессилием и взирать молча? Или изобретать какие-то новые формы действия? Какие?.. Писать в газеты о недостатках? Звонить в райком партии? Или, может, искать других отцов и сыновей, чтобы вместе браться за то, что нашей семье не под силу?..

…Вот мы делаем зарядку. Леша стоит в сторонке, смотрит, как мы занимаемся. Я приглашаю раз, другой, третий — безуспешно.

— Ты, значит, ленивее меня? — укоряет Саня. — Ты, значит, самый ленивый?..

Мы продолжаем заниматься. Леша набычился и молчит. Потом Саня уходит в ванную. А младший молча ложится на пол — переживает. Я подхожу, присаживаюсь на корточки, начинаю выспрашивать. Леша обнимает мою шею руками и шепчет:

— Я просто не выспался. Поэтому не делал зарядку. Ты скажи про это Саше поскорей!..

Почему подействовали Сашины слова? Почему не подействовали мои? Никакое педагогическое самомнение не поможет ответить…

Когда ребята повздорят, мы обычно вмешиваемся, Галка или я или оба сразу. И вдруг подумалось: а надо ли? А не предоставить ли им возможность разобраться самим?

«Но они же маленькие! — тут же заговорил внутренний голос. — Они же совсем перессорятся, если отстраниться!.. Ничего, попробую!» — решил я. И не подошел к ребятам, когда они в очередной раз чего-то не поделили. Но они сами подошли: Алеша прибежал, забрался на колени и потребовал, чтобы его утешили. Так что первая попытка невмешательства не удалась. Но я стойко решил продолжать — пусть разбираются сами, пусть учатся взаимному уважению. А коррекция взрослых пусть останется для самого-самого крайнего случая…

Если продолжить анализ своего вмешательства и контроль над ним, то как надо ругать ребят, если к тому возникает необходимость!

На работе я придерживаюсь четкого правила: никаких замечаний кому-то из персонала при других сотрудниках. Все замечания — только наедине, с глазу на глаз. При свидетелях человек скорее не смысл выговора поймет, а то, что его унизили.

Но разве на сыновей, на сотрудников семейного коллектива, это не распространяется? Я как-то неожиданно это понял и пожалел, что поругивал уже не раз одного сына в присутствии другого. Отныне дал себе зарок придерживаться «рабочего» правила также и дома.