Где ваш дом, дети?..

— Взять хотя бы Веру. Вон ту, зеленоглазую, — показывает она. — Девочка хорошая. Мать у нее гулящая, мужиков только и меняет. Так Вера первых трех, которых помнит, папами считала. И полюбить их умудрилась. Не забыла до сих пор…

А здесь к ней один малец начал свататься. Верка, говорит, давай поженимся. Я дома, говорит, всегда рядом с сестрой спал — теплее. А Верка в ответ: зимой, говорит, поженимся, пока тебе холодно, а летом разженимся? Нет уж! Я, говорит, женщина серьезная, не то, что некоторые. Мать свою, наверное, помянула… Так этот малец теперь Верку защищает, никому в обиду не дает…

Зинаида Никитична задумывается:

— Как они умудряются хорошими, светлыми оставаться при таких родителях? Уму непостижимо! Это их чудо, которого нам никогда не понять!..

Здесь очень радуются возможности побывать в выходной день у кого-то из воспитателей. Что так тянет детей домой к педагогам? Что они надеются там увидеть, найти? Мне кажется, они остро чувствуют дефицит общения со взрослыми, неполноценность такого общения внутри детдома. Здесь они встречаются только с людьми, состоящими на официальных должностях. Нужно быть талантливым педагогом, чтобы дети не видели в тебе лицо официальное. Нужно быть сердечным человеком. Потому так и рвутся ребята домой к воспитателям — надеются понять, что такое дом и что такое взрослый, который не на работе, а дома…

Димка-литератор просит освободить его от физкультуры. Говорит уверенно. Над верхней губой — чуть заметные усики.

— Хочется побыть одному, я честно говорю. Мог бы что-то придумать. Голова болит или еще что. Но я хочу без вранья. Нужно побыть одному, подумать. Школа думать не дает, школе надо, чтоб запоминали готовенькое. Надоело мне тут. Ничего своего. Казенные дети, казенный дом. Хоть бы мыслить не мешали по-своему. В мыслях — свобода. Если задуматься — будто тебя тут и нет, будто ты взрослый и вольный. Освободите на один урок, а?..

Я смотрю на него с удивлением. Поражает, как серьезно он произносит слово «мыслить» — без кокетства и позы…

Думаю, Димка человек одаренный. А одаренность всегда предполагает повышенную впечатлительность и внутреннюю раскованность.

От физкультуры я Димку освобождаю на неделю…

Моя семья в Ленинграде. Жена и два сына. Семья для меня — это… Да что говорить… Может, потому и оказался в детдоме, что не мог понять, представить, как же так, без семьи?.. Воображения не хватало.

Все причины сработали. Те, о которых уже говорил. И эта — недоверчивое любопытство…

Здесь в поселке у меня мама. Старенькая, деловитая, бесконечно добрая…

Если бы мама тут не жила, я бы, конечно, работал в городе, поближе к семье. Не ездил бы каждый день в электричке…

После работы надо забежать к маме. Прибраться в квартире. Принести дров из подвала. Слетать в магазин. Просто посидеть, поговорить…

А потом — на поезд. Развернуть книжку и «повышать культурный уровень»…

А потом, уже во тьме, к своему очагу… Един в трех лицах: и отец, и сын, и детский врач…

Иногда кажусь себе макаронинкой, попавшей в огромный кипящий котел. То вынырнет макаронинка, замрет на секунду, то снова ринется в гудящие недра, где ждут ее головоломные пути…

…Вижу одного воспитанника. Через минуту является целый класс. Потом маячит кто-то из персонала. За ним вельможно и вальяжно вплывает какой-нибудь проверяльщик.

В кабинете. В спальнях. На кухне. В кладовой. В учебных классах. В кабинете директора…

Встречи, разговоры, сценки, фрагменты. Водоворот, коловращение, беличье колесо. Ежедневная пестрая мозаика…

Разговаривал с двумя девчонками у себя в кабинете.

— Я бы, наверно, был очень груб с теми, кто отдал детей сюда! — сказал к слову. — Я бы говорил им нехорошие слова!..

— Не имеете права! — вдруг бурно возразили девчонки, которые до того спокойно рассказывали про своих матерей-пьяниц. — Может, родители и не хотели отдавать своих детей, да их заставили!..

Я вспомнил Петьку-первоклассника. Его мать, больную астмой. Его благополучного папу…

Какая-то правда была в словах девчонок. Но не вся правда… Современный детдом не сравнишь с послевоенным. Тогда в детдоме были сироты. Теперь дети при живых родителях.

Допускаю: большинство родителей действительно не хотели отдавать детей. Одни, потому что любят, но болезни, физическая немощь вынудили. Другие просто прикрывались детьми, держали их «про запас», знали, что из-за них будут к ним милосерднее. И если органы правопорядка и общественность настаивали на определении ребенка в детдом, лишении родительских прав, то можно не сомневаться — это самые крайние, запущенные случаи.

Но дети, которых отбирают от родителей, понимают одно — их насильственно разлучают с близкими. Детдом, в их представлении, место принудительного пребывания.