Гелимадоэ

— Ага, чужого секрета! — снова захохотал доктор. Папенька внушил тебе, что в этом отношении ты поступил правильно. Ну, это на него похоже. А по-моему, это дурость, понимаешь? — он уже опять весь побагровел, раскричался еще грознее, чем прежде. — Я подобной изворотливости не приемлю. Я обыкновенный деревенский мужик, и посоветовал бы тебе на будущее не путать очевидные вещи. Ведь ты знал, что замышляется некое дело в нарушение моей воли, хорошо знал, не так ли? И не сообщил мне. Выражаясь в твоем стиле — не выдал. Но так мы никогда ни до чего не договоримся. Надобно уже тебе знать, что и жизни ты еще не раз будешь попадать меж двух огней, окажешься перед выбором — промолчать или рассказать все до конца. На твое решение должен повлиять один-единственный довод: кто из двух тебе дороже? В данном случае ты решил в пользу Доры. В пользу жестокой девчонки, которая ни в грош тебя не ставила, расчетливо играла на твоем чувстве, хотя для нее не было тайной, насколько опасна подобная игра. Ты принял сторону непослушной дочери, бросившей свою семью. Тем самым ты противопоставил себя этой семье. Понятно уже или еще нет?

Я только молча хлопал глазами.

Он подошел ко мне вплотную.

— С этой точки зрения — ты меня обманул, ведь ты же знал, что я люблю тебя, верю тебе. Другой вопрос — прощу ли я. Ну что ж, прощаю, поскольку ты еще зеленый, неискушенный, глупый мальчишка. Мужчине я бы такого не простил. Тебе прощаю, поскольку, несмотря на твои ошибки, продолжаю тебя любить. Но запомни раз и навсегда, — он повысил голос и приблизил свое лицо к моему лицу, — жалок тот мужчина, кто поддается женским чарам. Оправдания, — ах, мол, я сделал это ради женщины, — абсолютно несостоятельны. А потому советую: держись от женщин подальше. Они — все без исключения — ненадежны, вероломны, эгоистичны, Способны разве что охмурить мужчину, сбить с пути истинного. Либо превратить его в раба. А то и вовсе погубят. — Он махнул рукой. Пробежался взад-вперед по комнате. — Но сие уж забота твоего отца, пусть он сам разъяснит тебе это подробнее. Однако я хотел бы еще кое на что обратить твое внимание. Ты разыгрывал из себя пажа, трубадура, — короче, в тебе взяла верх романтичность. Я уже давно тебя подозревал в этом грехе; теперь мои подозрения оправдались. Ты и сам убедился, к чему ведет романтичность. Она мешает человеку прочно стоять на земле. Старайся быть всегда рассудительным, смотри на вещи трезво. Этого требует жизнь. — Он еще некоторое время поучал меня в том же духе. Затем, опять вдруг рассвирепев, подскочил ко мне, топал, кашлял. Наконец его прорвало. — А теперь иди покажи мне, где именно прятала Дора свои письма!

Я уныло поплелся к выходу. Шедший за мной доктор приоткрыл дверь в кухню и крикнул:

— Гелена! Идем с нами. Да возьми с собой ножовку!

Я ринулся в сад. Ганзелин топал следом, полы халата развевались за его спиной. С угрюмым, враждебным видом он остановился перед яблоней. С холма к нам вниз мчалась Гелена, размахивая на бегу ножовкой. Точно дикарка. Ганзелин указал на свесившуюся ветку.

— Обрежь ее!

Она непонимающе посмотрела на него.

— Спили, спили, да поживее!

Он злился. Гелена, ни о чем не спрашивая больше, принялась за дело.

Я стоял с открытым ртом. Скрежещущие звуки вызывали у меня такое ощущение, будто стальные зубы пилы вгрызаются в мое тело. Я наблюдал, как клонится ветка, как она надломилась и, наконец, отпала от ствола. Стукнувшись об ветхий забор, она свалилась на другую сторону — к Безовке.

— Вот так! — с удовлетворением произнес Ганзелин. — Оно и лучше. Горе всему, что служит непотребству!

Несколько птичек возбужденно чирикали в кроне соседнего дерева, перепрыгивали с ветки на ветку, вертели головками. Как же они своими птичьими мозгами расценили эту исступленную расправу? Я чувствовал, что эта ветвь принесена Ганзелином в жертву. Вместо того чтобы вырвать меня из своего сердца, он отомстил ей, без вины виноватой. У меня сжалось сердце.

Он стоял, подобно полководцу, одержавшему победу в кровавой битве, и это был все тот же, хорошо знакомый, старый Ганзелин — вспыльчивый, непостижимый, обходительный и твердый.

Гелена глуповато улыбалась.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТЦА

За столом отец посматривал на меня сияющими глазами. Мать хмурилась. Она была недовольна, что между нами есть нечто, о чем она не осведомлена. Я старался смягчить ее досаду смиренными и искательными улыбками.

После обеда отец позвал меня с собой в соседнюю комнату.

Он хотел знать во всех подробностях, что мне говорил Ганзелин. Я пересказал ему все, стремясь быть правдивым и точным. Странно, эта история перестала меня волновать. То, что еще утром казалось мне верхом стыда и ужаса, теперь оставляло меня равнодушным. Очевидно, кульминационный пункт моих страданий был пройден. Я уже изнемог. О некоторых умозаключениях Ганзелина отец переспрашивал меня по нескольку раз, размышлял над ними. Покачивал головой. Судя по всему, окончательное впечатление его было благоприятным. Он улыбнулся, поглаживая усы:

— Ну как, ты доволен?