Ген. Очень личная история

Презентация модели обернулась экзекуцией. Разбирая модель атом за атомом, Франклин будто вытаскивала кости из ее бедных авторов. Крик сникал все сильнее и сильнее. «Он уже не чувствовал себя мудрым учителем[497], поучающим бедных провинциальных детишек»[498], – вспоминал Уотсон позднее. Франклин была откровенно раздражена «детским лепетом». Мальчишки со своими игрушками отняли у нее кучу времени. В 3:40 она уже садилась в обратный поезд.

Тем временем в Пасадене Лайнус Полинг тоже пытался разгадать структуру ДНК. Уотсон знал, что «наступление Лайнуса на ДНК» будет грозным. Полинг, вооруженный глубокими знаниями химии, математики, кристаллографии и, что еще важнее, шестым чувством в моделировании, провернет это дело на ура. Уотсон и Крик боялись, что однажды утром откроют какой-нибудь сановитый журнал, а со страниц на них выпучится разгаданная структура ДНК. При этом статья будет подписана не ими, а Полингом.

В первые недели января 1953 года[499] этот кошмар, казалось, воплотился в жизнь: Полинг и Роберт Кори написали статью, где предлагали свою модель ДНК, и отослали черновую копию в Кембридж. Новость прогремела как взрыв бомбы, нечаянно брошенной из-за Атлантического океана. На миг Уотсон решил, что «все пропало». Он листал статью, как одержимый, пока не нашел главную иллюстрацию. Едва взглянув на нее, он «почувствовал что-то неладное»[500]. Так совпало, что Полинг и Кори тоже предложили тройную спираль с направленными наружу основаниями А, Г, Ц и Т. Фосфатный остов был закручен внутри, как центральная опора винтовой лестницы с обращенными вовне ступеньками. Но модель Полинга не включала магний, который «склеивал» бы фосфаты. Вместо этого Лайнус предположил, что структура скрепляется за счет куда более слабых связей. Эта уловка фокусника не осталась незамеченной. Уотсон тут же понял, что модель нерабочая: описываемая ей структура была бы энергетически нестабильной[501]. Один из коллег Полинга позже напишет: «Будь ДНК так устроена, она бы взорвалась». Нет, Полинг не взорвал научный мир своим открытием, он устроил молекулярный Большой взрыв.

«Промах Полинга, – писал Уотсон, – был так невероятен, что им необходимо было с кем-нибудь поделиться»[502]. Он помчался в соседнюю лабораторию к другу-химику, чтобы показать ему модель. Друг согласился: «Такой гигант забыл элементарный институтский курс химии»[503]. Уотсон рассказал все Крику, и друзья отправились отмечать провал Полинга в любимого «Орла», где опрокинули пару стопок настоянного на злорадстве виски.

В конце января Джеймс Уотсон отправился в Лондон к Уилкинсу. По пути он зашел в кабинет Франклин. Розалинд работала за своим столом; вокруг нее валялись десятки фотографий, раскрытая записная книжка пестрела заметками и уравнениями. Разговор не клеился, они ударились в спор о статье Полинга. В какой-то момент Франклин, рассерженная на Уотсона, вскочила и быстро зашагала в его сторону. «Опасаясь, что в ярости она может <…> ударить», Уотсон ретировался за дверь.

Уилкинс, во всяком случае, был гостеприимнее. Пока они соболезновали друг другу по поводу радиоактивного нрава Франклин, Уилкинс открылся Уотсону как никогда прежде. А дальше закрутился тугой узел из неоднозначных сигналов, недоверия, недопонимания и предположений. Уилкинс сказал Уотсону, что Розалинд Франклин за лето сделала серию новых снимков до предела обводненной, «влажной» формы ДНК – таких потрясающе четких, что основной скелет структуры буквально «выпрыгивал» из них.

2 мая 1952 года, пятничным вечером, Франклин с Гослингом оставили волокна ДНК под рентгеновским излучением на ночь. Снимок получился великолепным с технической точки зрения, хотя камера была немного отклонена от центра. «Оч. хорошо. Влажный снимок»[504], – отметила Франклин в своей красной записной книжке. Следующим вечером, в половине седьмого, – Розалинд, разумеется, работала субботними вечерами, пока другие сотрудники отдыхали в баре, – с помощью Гослинга она снова установила камеру. Во вторник днем она проявила рентгенограмму, и та оказалась еще четче прежней. Это был самый прекрасный снимок, который она когда-либо видела. Розалинд пометила его как «Снимок 51».

Уилкинс зашел в соседний кабинет, достал судьбоносную рентгенограмму из ящика стола и предъявил ее Уотсону. Франклин тем временем продолжала тихонько дымиться от раздражения у себя в кабинете. Она и не подозревала, что Уилкинс в эти мгновения раскрывает самые ценные из ее данных Уотсону[505]. («Возможно, я должен был спросить разрешения у Франклин, а я этого не сделал, – раскаивался позже Уилкинс. – Все было очень сложно. <…> В более или менее обычной ситуации я, естественно, спросил бы у нее разрешения, однако в обычной ситуации вопрос о разрешении вообще не возник бы. <…> У меня был этот снимок, а прямо на нем – спираль, такое невозможно было упустить».)