Ген Рафаила

Она пнула ногой под столом, попав Даниле куда-то в подбородок. Старик внезапно вцепился единственным зубом в ее лодыжку. Батутовна взвизгнула и упала в обморок. Андрюша выключил камеру.

– Хуан, бабуля победила, но, похоже, ранена. У тебя есть противоядие от укусов?

Испанец уже стоял рядом с чудесным медицинским чемоданчиком.

– Первая помощь? – уточнил Андрей, вместе с зоологом укладывая Батутовну на садовый лежак.

– Первая, она же вторая, она же реанимация, она же прозекторская, – устало ответил Хуан, накладывая марлю с нашатырем на бабкино лицо.

– Как же ты хорошо знаешь русский! – восхитился Андрюша.

– Да я уже по-испански начал говорить с акцентом. – Зоолог ввел бабке в вену успокоительное. – Сорок уколов от бешенства не потребуется, – добавил он. – Зуб тупой, кожа от укуса не повреждена.

– А мне кто окажет помощь? – проблеял Данила Константинович из-под стола. – Я многократно ранен граблями.

– Вылезай, – зоолог оказался редким гуманистом. – Протру тебя, падлу, водкой.

Агроном кряхтя вылез, снимая майку и демонстрируя на спине параллельные царапины от железной гребенки. Но все же главный сюрприз он приготовил на потом.

Когда с кошачьих похорон вернулся Красавцев, Данила сунул ему под нос кулак:

– Вот это видел? Теперь не расплатишься!

Данила разжал пальцы. На ладони лежал его единственный желтый зуб, не выдержавший соперничества с лодыжкой Батутовны.

Глава 22 Челюсти

Вспоминая затем этот безумный год, Хуан не переставал удивляться генералу.

– Толя, вот какого хера ты оплатил ему вставную челюсть? – вопрошал обрусевший испанец за бутылкой водки, чокаясь с другом граненым стаканом.

– Да черт его знает… Приставучий, гад, оказался… – отвечал Анатоль, закусывая синеватым соленым огурцом, – стыдно как-то стало перед ним…

– Стыдно? – возмущался зоолог. – Уму не растяжимо…

– Непостижимо… – автоматически поправлял Красавцев. – Думал, а вдруг он поумнеет, к Батутовне будет добрее, благодарнее, что ли…

– Знаешь, как это называется? – Хуан двумя пальцами пытался в трехлитровой банке маринада выловить помидорину.

– Ну?..

– Ген Рафаила! Ген, провоцирующий самоуничтожение: доверять тем, кто несет тебе зло! Болезни! Смерть! – горячился испанец.

– Ой-ёй-ёй, – передразнил его генерал. – У нас у всех тут ген Рафаила. У тебя, что ли, его нет? Ты сам лечил ему ссадины, сам спасал от сердечного приступа. Да фиг бы с ним! Тебе Академия наук платит? Нет! А ты продолжаешь изучать своих несчастных лисиц!

– Я люблю их, – тихо сказал Хуан, поглаживая Рафика, который клубочком свернулся у него на коленях.

– Да я тоже люблю твоих лис. – Анатоль разлил остаток бутылки. – Давай выпьем за их здоровье…

* * *

Пока агроном вставлял зубы за деньги Красавцева, наступила зима. Уезжать он не собирался, хотя еще несколько раз проиграл битвы Батутовне. Сначала схлопотал за то, что вынес на помойку ее банки и пакеты (тут Анатоль просто сиял, наблюдая за их сражением), затем за то, что сжег черенки винограда, перепутав их с дровами (вновь получил от генерала по уху), и, наконец, когда решил подлизаться к Хуану и вымыл его чашки Петри с изучаемым материалом.

– Они же пахли говном, – оправдывался агроном, удирая по сугробам и роняя валенки.

Зато когда Данила Константинович окончательно вернулся из города с полным набором зубов во рту, он выдвинул ультиматум:

– Теперь за каждый пинок вы будете платить мне стоимость одного зубного протеза. И вообще, я у вас здесь многого натерпелся. Еще раз эта женщина нападет на меня – заявлю в полицию.

Наличие вставной челюсти, казалось, сделало агронома неуязвимым. У него появилось оружие и одновременно оберег. Вечерами он гулял в зимнем лесу с таким спокойствием, словно мог перегрызть глотку волку. А днем рыбачил недалеко от берега. До конца марта вокруг его лунок держался толстый лед, но за одну неделю потепления он резко расслоился, истончился и образовал овальную полынью.

– Ваш дед зря рыбачит на весенней реке, – предупреждала Батутовну маникюрша Адель Петровна, – провалится, не спасешь.

– Пусть провалится, – отмахивалась бабка, – надоел, паскуда.

В эти моменты глаза ее округлялись, морщины лучеобразно сходились к поджатым губам. Пелагея злобно зыркала в сторону реки и тыкала указательным пальцем в воздух.

– Черт вас разберет, – пожимала плечами Адель, – ведьмака старая. То прихорашивается к приезду жениха, то смерти желает…

Наконец агроном провалился. Случилось это в среду, на закате. Смотал удочку, закинул на спину рюкзак, взял пластиковое ведро, на треть заполненное мелкими карасиками, – и поскользнулся. Рухнул в воду, проломив хрупкую пленку льда. Начал барахтаться, но только еще больше раскалывал ледяную скорлупу вокруг себя. Утопил ведро. Обезумевшая рыба, не поверив счастью, кинулась во все стороны. Хриплое «помогите!» первой услышала как раз Адель Петровна. Ее окна выходили на Волгу. Заорала сама, выскочила на улицу, прижимая плечом к уху мобильник и набирая Красавцева. Телефон заверещал вместе с появлением Адели на пороге.

– Дееед тооонееет, памагитеее! – кричала она одновременно в трубку и в воздух. – Тоонеееет!