Ген Рафаила

Олеська легла на траву, в которой прятались розетки с резными листьями, и тут же вскрикнула. Ее белое ситцевое платье мгновенно напиталось кровью раздавленных ягод. Хуан тоже повалился рядом, и вместе, катаясь по земле, они мгновенно превратились в сладкие пирожки начинкой наружу. Лежа на спине, просто свернув набок шею, Олеська губами срывала с кустов сладчайшую землянику. Испанец следовал ее примеру, перемазав щеки, подбородок и лоб алой кашей с черными капельками семян. Рафик носился рядом, высоко подпрыгивая, то ли играя с цветами, то ли слыша под кусточками возню мышей-сладкоежек.

– У тебя клубничные брови и клубничные губы, – шептал Хуан, подкатившись к Олеське на расстояние одной ягодки. – Ты пахнешь очень призывно, а это опасно для особи любого вида. Могут сожрать дикие звери.

– Что же делать? – удивлялась Олеська.

– Я должен тебя облизать, как это сделал бы Рафик. Когда от моей одежды и кожи тянет чем-то чуждым, он начинает умывать меня языком.

– Не оправдывайся, облизывай, – смеялась ягодная красавица. – В каких еще райских кущах ты отведаешь такое угощенье.

Рафик никогда не видел своего хозяина рычащим, рвущим на себе одежду, сдирающим неподатливый ремень. Лис сел на задние лапки и внимательно наблюдал, как люди, дающие ему на завтрак сырую курочку, запускающие свои пальцы в его густую шерстку, могут вести себя столь странно, нелепо, бешено.

Совершенно не обращая на него внимания, они превратились в хищников – выли, кричали, плакали, метались по траве. Зоолог сменил запах, он стал мускусным, неродным, неприятным. Этот запах проникал в его подругу, и она стонала, не то от удовольствия, не то от боли.

Рафик помялся на месте, погонял за своим хвостом, потявкал, призывая к собственной персоне, но так и не смог отвлечь друг от друга безумных людей. Вдруг что-то зашелестело неподалеку, потянуло порохом и металлом.

Лис обернулся. Оказывается, он не один наблюдал за агонией земляничной пары. В нескольких метрах на корточки присел человек, одетый в камуфляж, с ружьем на плече, и, сузив глаза, ломал в руках тонкий прутик орешника.

– Пс-пс-пс, – позвал он лиса.

Рафик насторожил уши, но не дернулся.

– Пш-пш-пш, иди сюда, малыш, – ласково произнес незнакомец и протянул навстречу руку.

Непуганый лис сделал несколько шагов вперед и остановился.

– Иди, иди, не век же тебе смотреть, как трахаются эти идиоты, – голос камуфляжного был нежным, не нес опасности.

Рафик прижал голову к земле и, заигрывая, подошел к мужику. Тот потрепал зверя по загривку, нащупал кожаный ошейник и расстегнул блестящий замок. Лис заерзал, хотел было рвануть назад, но табачные пальцы незнакомца крепко обхватили его шею. Страх молниеносно парализовал зверя, и Рафик в ужасе заверещал, срываясь с лая на визг. Связанный с ним единой нервной паутиной, испанец вырвался из Олеськиных объятий и, натягивая штаны, побежал на звук.

– Не сметь, застрелю!!! – заорал Хуан, увидев Рафика, дрыгающего всеми лапами в огромных клешнях незнакомого мужика.

Мужик ухмыльнулся и к моменту, как испанец с ним поравнялся, сделал лишь одно движение пальцами – с хрустом свернул шею Рафику и бросил его наземь.

– Плохие летом шкуры у лисиц, не правда ли? Не загонишь, не продашь… – едко сказал он.

Хуан завыл так, будто ему заточкой вспороли аорту. Он кинулся с кулаками на незнакомца, но тот одним движением руки – ребром ладони – саданул испанца по шее, и зоолог упал на земляничный ковер, коротко и беззвучно, накрыв грудью палево-рыжего мертвого любимца.

Мужик вразвалочку, глумливой походкой подошел к Олеське и сел рядом. Она, застыв в шоке, даже не пыталась поправить на голой груди кроваво-красное земляничное платье.

– Я могу сделать то, что не успел этот хлюпик, – убийца мокрым лопатообразным языком лизнул сладкое плечо.

– Здравствуй, Раф… – ледяным голосом произнесла Олеська. – Ты разве не в тюрьме?

– В тюрьме, моя ундина. Ведь так доложили твоему седовласому ментяре? У меня и в вашем сраном управлении есть свои люди.

– Ты убил моего Хуана? – дрожащими губами спросила она.

– Так это был Хуан? Как романтично. Нет. Я его оглушил. Очухается через десять минут. Ты любишь его?

– Да.

– Нееет, – рассмеялся Раф, показывая сгнившие зубы. – Ты не умеешь любить. Скажи тебе, что этот Хулио плохой человек, ты тут же сдашь его легавым.

Баилов взял в ладони Олеськино лицо и поднес к своим глазам.

– Думаешь, ты – добро, а я – зло? Ты – правь, а я – навь?

– Да, – прошептала она.

– Ошибаешься. Когда я почти двадцать лет мечтал о тебе на нарах, ты нежилась в пуховых перинах с мужиками, которые были тебе безразличны. Но – ты безопасный член общества, а меня боится всяк живой. Хотя бояться надо тебя, таких как ты… Ведь это ты – чудовище… А мое имя – Рафаил. Я – святой, понятно?

Олеська вырвалась из его рук и резко встала.

– Хочешь убить – убивай. Умолять о пощаде не буду.

– Нет, крошка, – поднялся и сам Рафаил, – ты мне не нужна. Да мне, собственно, никто не нужен. Я только выполню просьбу отца, которую именно ты когда-то передала. И все… Это будет справедливо. Вали отсюда…