Генетическая ошибка

– Знаем мы ихнюю работу. – Тетка ухмыльнулась. – Ладно, ты иди себе. А слова мои попомнишь еще. Иди.

Марина вышла из переговорной. На следующий день она позвонила матери и договорилась, что они с отцом приедут через три недели.

День в колонии начинался в половине шестого. Подъем, заправка постелей, водные процедуры. Затем отряды строились на поверку. Спиридонова по списку выкликала фамилии, а заключенные должны были сделать шаг вперед и назвать свои имя-отчество. Потом завтракали и шли на работу в швейный цех. Марина жала ногой на педаль, передвигала ткань вдоль лапки, а мысли ее были далеко-далеко.

Она думала о Сергее. Конечно, он прав, что хочет полностью освободиться, чтобы приехать к ней. Самое лучшее – долгосрочное свидание. Заключенным в колонии полагалось в год до шести краткосрочных (по четыре часа) и три-четыре долгосрочных свидания. Долгосрочные – те, которые длятся три-пять дней. И можно жить с близким человеком в специально отведенных для этого помещениях, проще говоря, домиках, которые оборудованы всем необходимым для семейной жизни.

Вот о таком свидании мечтала Марина. В самом деле, какой резон сидеть рядом несколько часов и даже не иметь возможности дотронуться друг до дружки. Несомненно, Сережка прав. Она нажимала себе педаль, ткань плавно плыла в ее руках, машинка тихо тарахтела. Шить Марина любила с детства, и восемь часов в цеху ее почти не утомляли. Она работала быстро и аккуратно, строчки у нее выходили ровными и красивыми, и вскоре мастерица стала ставить ее в пример всему цеху.

21

Так пролетели три недели. К Марине приехали родители. Они сидели в маленьком кафе, недавно открывшемся на территории колонии и специально предназначенном для свиданий. Ассортимент там был весьма скуден и неказист: чай, кофе, яичница-глазунья, жареная картошка и пирожки с капустой. Однако Марине было приятно находиться здесь после барака. Можно было бы вообразить себе, что она на воле, если бы не две женщины в форме и с оружием, стоявшие у входа.

Родители были счастливы и взволнованны. Мать то и дело щупала Марину за плечо, проверяя, не похудела ли она. Отец сиял и норовил пересказать все новости, которые произошли за время ее отсутствия.

– Представляешь, у Марковых дочка в институт поступила! Не в какой-нибудь, а в Бауманку! Сама, представляешь, без репетиторов! – Он смотрел на Марину, ожидая ее реакции. Та кивала и улыбалась. – А позавчера у нас в доме трубы стали менять. Капремонт.

Мать дергала его за рукав.

– Перестань! Какое ей дело до твоих труб и до Марковых! Мариш, расскажи лучше, как ты тут живешь?

– Ой, да как живу, – Марина невольно поморщилась. – Работаю целыми днями. По вечерам в клуб хожу.

– На танцы? – оживился отец и тут же, поняв, что сморозил чушь, хлопнул себя по лбу. – Ну да, какие тут танцы.

– Тут много кружков, – сказала Марина. – Даже хор есть. Я еще не выбрала, чем займусь. Может, буду плести макраме, или пойду учиться рисовать.

– Чего тебе учиться, если ты с детства отлично рисуешь! – высокомерно заметила мать.

– Ну, поучиться чему-то всегда неплохо. – Марина сделала небольшую паузу, потом спросила: – Мам, а как там Сергей? Вы звоните друг другу?

– Редко.

Мать опустила голову. У Марины защемило сердце.

– Почему редко?

– Сам он не звонит, а нам ему все время звонить неловко.

– Он просто очень занят. У него последнее время с работой какие-то неполадки.

– Возможно, – сухо проговорила мать, и Марине не понравился ее тон.

Она решила перевести разговор на другую тему:

– Ну а Нонна как? С ней-то, надеюсь, вы общаетесь?

Мать вдруг поспешно встала.

– Мне надо в туалет. Есть здесь туалет?

Она затравленно взглянула на Марину.

– Есть. Вон он, – удивленно проговорила та и указала на дверь с надписью «М» и «Ж».

Мать быстро удалилась.

– Она какая-то нервная в последнее время, – задумчиво произнес отец. – Все дергается, срывается по любому поводу. Наверное, из-за тебя переживает.

– Теперь-то уже чего переживать? – грустно усмехнулась Марина. – Надо принять все как есть.

– Ты мудрый человечек, – сказал отец с нежностью. – Мудрый и сильный. Я горжусь тобой.

Четыре часа пролетели незаметно. О Нонне больше не говорили, о Сергее тоже. Проводив родителей, Марина вернулась в отряд. Ей было тоскливо и тревожно. Помимо воли, вспоминались слова той противной тетки-охранницы. Почему Сергей так себя ведет? Мог бы позвонить родителям. Мог бы писать почаще, а он шлет одно письмо в десять дней. И когда его ждать, тоже неизвестно.

Эту ночь Марина провела в слезах. Она не плакала ни разу с тех пор, как ее вывели из зала суда и посадили в автозак. Ни разу – ни в СИЗО, ни во время этапа, ни тут в колонии. Слезы были горько-соленые на вкус, и Марина беззвучно глотала их, зная, что кругом чуткие уши.

22