Гении разведки

Для меня эта, вторая версия видится некой, простите, «отмазкой» от истинных причин предательства. Ну, какой, к примеру, «борец за демократию» экс-генерал КГБ Олег Калугин, сдававший своих коллег и иностранных агентов. Но коль вброшено такое не оправдание, а объяснение омерзительному предательству, приведу, никак не разделяя этой точки зрения, и его.

Если для легальной разведки предательство чревато расшифровкой и отзывом своих, работающих под дипломатическим прикрытием сотрудников, то для разведки нелегальной предательство — смертельно опасно. И что бы ни толкнуло на эту тропу иуд нашего тревожного бытия, вечный позор им обеспечен.

А иногда — и возмездие.

Человек без имени и без жалости

Меня свел с ним в конце осени 1998 года добрый приятель. Я просил, настаивал, и старый друг мой, наверное, нарушая какие-то принципы, все же дрогнул. Лишь предупредил: «Не лезь только с именами и странами и, не дай бог, с оперативными эпизодами. Что захочет, расскажет сам. И давай без этих твоих диктофонов».

Тихое московское кафе в центре в те месяцы грянувшего кризиса-98 было пустынно. Я сразу узнал Его. Аккуратно одетый, совсем немолодой человек лет за семьдесят пять, но с какой-то особой бьющей уверенностью в движениях, взглядом прямым, рукопожатием железным.

— Вы от …? — осведомился я.

— Я к Коле, — усмехнулся Он.

Суть разговора? Он был ликвидатором. И я хотел узнать: что это такое, как это? Учили его этому и можно ли научить? Давали задание? Как искали и выходили на предателей? И как карали — ведь изменники были когда-то своими?

Он отмел мои сантименты сразу: давайте без соплей. Да, был в специальной группе, уничтожавшей предателей, перебежчиков, агентов, которые предавали.

— После 1945 года таких развелось немало. Успел два года прослужить во фронтовой разведке. Языков брали, ходили по их тылам и вообще. Рука была твердой.

Закончилась война. Предложили войти в специальную группу. У меня сомнений — никаких. На что иду, понимал. Согласился. Потом обучили некоторым специфическим методам устранения.

Хорошо знал один европейский язык. Поселили в стране, где хоть социализм и не строили, но войска наши после войны еще стояли. Уехать из этого тихого места в центре Европы по настоящим документам труда не представляло. Давали задание на ликвидацию, и мы выполняли.

— Кто мы? — не понял я.

— Парами, парами работали, — удивился Он моей непонятливости.

— И кто с вами в паре?

Он вдруг тяжело вздохнул, неожиданно перекрестился:

— Жена моя, царствие ей небесное.

— Погибла при исполнении задания?

Он опять усмехнулся то ли моей наивности, то ли еще чему:

— Нет, скончалась недавно. Обычно стреляла Она.

— Как?

— Как? — Он задумался. — Всегда сражала с первого выстрела. Пусть и по-женски, зато точно. И неожиданно. Есть специфические женские приемы.

— Не понял.

— А не надо понимать. Разве ваш друг не предупредил, что не надо расспросов? Хотя, наверное, теперь уже можно кое-что рассказать. Оружие — в женской сумочке. Лезла за платком — и наповал.

— И много предателей вы вдвоем уничтожили?

— Руководство ставило задачу, и нам работы хватало. После войны столько нечисти развелось.

— Это называлось «чистильщик»?

— Чистильщики ботинки чистят, — обиделся Он. — Мы — ликвидаторы. Работало несколько пар. Молодыми были, жена еще моложе, чем я, но все с хваткой, с крепкими нервами. Обычно старались так, чтобы тело не отыскали. Или по крайней мере нашли не сразу. Как правило, встречи назначались около водоемов. Труп в мешок, груз к ногам, и точка.

— Вы из внешней разведки?

— Вы не поняли? У каждого свое. У них было свое, у нас — свое. Не было никакой политики, указаний Сталина — Берии и культа личности. Уничтожали сбежавших вражин, бывших своих. Я на просьбу рассказать согласился, потому что друг ваш — человек очень хороший. Но на этом и хватит. Закончим. Тем более что лет через семь-восемь после войны группы наши расформировали. И мы с женой вообще все это забыли. Освоили мирные профессии. — Он опять усмехнулся.

— Чем-то награждены?

— Зачем об этом? В войну получил больше. Но скоро уйду. Болею, — пояснил Он с нежданной откровенностью. — С пионерами не встречался, в советах ветеранов не состою, второй раз в жизни об этом рассказываю. И в последний. Точно, — вздохнул Он. И вдруг спросил так, как спрашивают друг друга только профессиональные переводчики: — У вас первый язык — какой?

— Английский.

— У жены — тоже. А у меня — другой. — И тут Он не выдал подробностей.

Мы расстались. Позже мой старший друг рассказал, что болезнь Ликвидатора была неизлечима и скоротечна. Когда я решился все же спросить о званиях и наградах Ликвидатора, нас и познакомившего, тот пояснил, что был Он в те послевоенные годы, кажется, старшим лейтенантом или капитаном.

Первый предатель