Гении разведки

— Этот дипломат в Софии напоминает Зорге, действовавшего в Токио.

— Ничего общего. Зорге — патриот, разведчик, который начинал у нас в ИНО. А дипломату-японцу платили мы большие деньги. Всю связанную с этим деятельность поручалось обеспечить группе разведчиков, в том числе и мне. Операция прошла успешно. Полученная информация о планах Берлина, Рима и Токио была необходима нашему командованию для принятия важных стратегических решений.

— Вы упомянули Токио. А данные вашего японского источника, работавшего в Болгарии, совпадали с теми, что передавал из Японии до войны и в ее начале до своего ареста Рихард Зорге?

— Да. И всей этой информацией наш агент располагал, сидя в Болгарии. А необычность ситуации заключалась еще и в том, что когда 1 марта 1941 года войска Гитлера вошли в Болгарию, все думали: нас интернируют, вышлют, закроют посольство. Потом фашисты напали на СССР, началась Великая Отечественная война. Но болгарский царь Борис оставил все, как было. Представляете? Мы бьемся с Гитлером, немцы в Болгарии, а у нас с болгарами дипломатические отношения. Только и до прихода немцев болгарская полиция к нам плохо относилась.

— А ведь считается, что братушки — наши вечные и благодарные друзья, освобожденные русскими от проклятого турецкого ига.

— И я говорю: мифы живучи. Народ еще так, более или менее, а власти, охранка… «Братушки», как вы говорите, нас хорошо изучили за те века, что мы им помогали. Иногда где-то задержишься, засидишься, и болгарские полицейские чуть ли не за руку советских дипломатов таскали: «Давай-давай, иди к себе в посольство». Вот такой был у нас дипломатический иммунитет. Однажды сопровождавший Василия Пудина сотрудник утром накануне отъезда в Москву ушел в город, чтобы купить подарки. Это было еще до прихода немцев. Вдруг через некоторое время звонок в посольство. Из полиции спрашивали: не советский ли гражданин находится у них? Консул и я выехали в полицию, где нашли своего товарища избитым до неузнаваемости. Оказывается, в кафе, куда он зашел по пути, ему что-то подсыпали в чашку кофе. Потом затолкали в машину, отвезли на окраину Софии, избили, забрали документы и подарки, а самого бросили в канаву. Случайно его увидел священник, шедший по той дороге в деревню. Он и позвонил в полицию. Так что, получается, разведчику только Бог и помог.

А вошли в Болгарию немцы и обстановка еще сильнее обострилась, стала она прямо свирепой. Но все равно разведка работала. Тут уж кто кого.

— И кто же кого?

— Выезжает из посольства наша машина. А за ней — сразу их. Еще раз наша — и они. Но мы знали, что болгары не могли больше пяти сыскных машин держать. Так что, когда ехали на важную встречу, наших пять машин да их пять, а уж шестое, седьмое авто — снова наше, и ищи ветра в поле. Но давайте поговорим о чем-нибудь более приятном.

Документы на любой вкус

— Павел Георгиевич, еще во время нашей давней первой встречи в первой половине 1990-х вы мне обещали рассказать о Николае Кузнецове.

— Обещал — слишком сильно сказано. Вы просили меня рассказать некоторые подробности о Николае Ивановиче. И я ответил, что пока рановато.

— Но прошло столько лет. Может, и пора? Вы же с Кузнецовым были хорошо знакомы. Готовили для него документы на имя обер-лейтенанта вермахта Пауля Зиберта. Его потом больше семидесяти раз в Ровно и во Львове проверяли и никаких подозрений.

— Все-то вы знаете. Но было же не совсем так.

— А как?

— Ну, хорошо. После возвращения из Болгарии я действительно помогал в 1942-м Кузнецову. И всех документов, как этого иногда требовала легенда, изготавливать не пришлось. Дивизию, в которой служил обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт, под Москвой разгромили. И на наше везение в ее штабе нашли много документов погибших офицеров вермахта. Отослать в Берлин извещения о смерти с присущей немцам аккуратностью его сослуживцы не успели. Наступали наши стремительно, и не предполагали штабисты, что разгром уже близко. Не привыкли они в тот год к таким поражениям.

И еще неоформленные дела погибших в полном порядке и как следует немцами подшитые показали Николаю Кузнецову. Он быстро просмотрел несколько комплектов. И буквально изумился, наткнувшись на дело обер-лейтенанта Пауля Вильгельма Зиберта. В книжке, немцы называли ее зольдбухом, были и фотографии, и описание примет. Все, как положено — рост, цвет волос и глаз, размер обуви, группа крови. И все, даже кровь, полностью совпадали с кузнецовскими. Правда, родившийся в Кенигсберге офицер был на два года моложе Николая Ивановича. Но это — мелочь.

Мы решили задним числом «спасти» Зиберта. «Возродили» его, убитого. В реальный зольдбух немцы факт смерти занести не успели, и мы записали серьезное ранение. В зольдбухе была строка «собственноручная подпись владельца». И я вместе со служившим в моем управлении коллегой учили Кузнецова расписываться, как Зиберт. Николай Иванович был хорошо обучаем. Получилось быстро, мы даже удивились. Кстати, моментально осваивал чужие подписи и мой друг Вилли Фишер — в будущем Рудольф Абель.