Геновева

Голо. Я вспомнил его. Он взял отпуск ради спасения души. Судя по одежде, он и впрямь спас душу. Зато повредился в уме.

Грегор. И пусть. Но моя спасенная душа обвиняет тебя.

Голо. Эти юродивые бродяги – чистое наказание для общества. Нам пора на место сбора, ваша милость, охота ждет.

Зигфрид. Да, наше дело – загнать зверя.

Голо. Вот и займемся делом.

Зигфрид. Вытрясем душу из этого юродивого.

Грегор. Приготовьтесь услышать неслыханное и увидеть невиданное.

Голо. Граф не желает тебя слушать, понял?

Зигфрид. Голо, дорогой друг, я присутствую здесь собственной персоной. Примите это во внимание. Никто не должен решать за меня, это не годится.

Голо. Говори, пес.

Зигфрид. Да, так я ему и сказал.

Грегор. Я не убил Геновеву. Я бросил ее здесь, живую.

Зигфрид. Живую? Без сердца, языка, глаз? Я же сам видел эти доказательства.

Грегор. То, что видели, была одна видимость.

Зигфрид. Какая видимость? С них капал жир.

Грегор. Собачий.

Зигфрид. Я еще смогу отличить мою жену от собаки.

Грегор. Не сможете, если насадить внутренности на нож. Она была на себя не похожа. Повторяю, она живет здесь.

Зигфрид. Здесь никто жить не может. Пусть даже если ты не лжешь и не убивал ее, но ты обрек ее на медленную смерть.

Грегор. Кто знает? Можно выжить в пещерах, питаясь оленьим молоком.

Зигфрид. Оленьим молоком?

Грегор. Да.

Зигфрид. Проклятье. Если я тебе поверил, то лишь в одном: ты посмел ослушаться приказа.

Грегор. Так оно и было, ваша милость.

Зигфрид. Почему ты это сделал?

Грегор. Она была невинна.

Зигфрид. А доказательства ее вины? Они тоже были обманом, как и доказательства ее смерти?

Грегор. Господин Голо разными уловками скрыл от вас правду. Ребенок был ваш, а вовсе не от господина Драго. Мальчик был на шесть недель старше, чем вам сказали. А кровь на простынях Геновевы была куриной.

Зигфрид. И этому есть доказательства?

Грегор. Есть.

Зигфрид. И они не фальшивые?

Грегор. Они неоспоримые.

Зигфрид. Какие?

Грегор. Они написаны на физиономии господина Голо. Поглядите, как он дрожит от страха. Аж весь трясется.

Голо. Хорошо, хорошо, она была святая, а я подлец. Святые кого угодно обвинят в несправедливости.

Зигфрид. Так ты говоришь, что пфальцграфиня, моя супруга, не нарушала супружеской верности?

Грегор. Говорю.

Зигфрид. Так ты говоришь, что этот человек, Голо, оклеветал ее? Что он ее убийца и убийца моего сына?

Грегор. Говорю.

Зигфрид. Так ты говоришь, что я и сегодня мог быть женат на Геновеве, и мне не пришлось бы иметь дело с госпожой Бригиттой, моей второй женой?

Грегор. Так оно и есть, ваша милость. Вы понемногу прозреваете.

Зигфрид. Так ты говоришь, что в этом преступлении и моем собственном горе виноват я сам? Мое кощунственное легковерие и скотское ослепление?

Грегор. Не стоит преувеличивать. Смерти повинен лишь клеветник.

Зигфрид. Так умри! (Пронзает его копьем. Голо.) В самом деле, я позволил ему слишком много болтать.

Голо. Ваша милость меня смущает.

Зигфрид. Такой взгляд на события невыносим.

Бригитта в охотничьем платье.

Бригитта. Какой-то пилигрим. И это все, что вам удалось подстрелить?

Зигфрид. Я гнался за ланью, белой, как лебедь. Если бы она не скрылась…

Бригитта. Если бы, если бы, если бы… Если бы вы были великим героем, господин Зигфрид, вы бы не были таким болваном.

Уходит.

Зигфрид. Разумеется, вы правы, любовь моя. Вот только выдерну копье из этой скотины и последую за вами.

Выдергивает копье. Уходит с Голо.

Горемир. Охотники ускакали, мама. Оставили только останки какого-то коротышки.

Занавес.

Действие пятое

Над Мозелем. Трактир «У святой Геновевы», еще семь лет спустя. За столом подросток Горемир со своей оловянной кружкой. Он смотрит на реку. Входит Зигфрид с кружкой.

Зигфрид. Всем желаю здравствовать.

Горемир. И вам не хворать, господин сосед.

Зигфрид(бросает взгляд на реку). Красивый вид, правда? Люблю зайти сюда и опрокинуть кружку, хоть лестницы здесь и крутоваты. Пфальцское вино лучше всего пьется на свежем воздухе. Наверное, туман с Мозеля придает ему особый букет. Пфальцское вино – это единственное, что не стало хуже со времен моей юности. Не сравнить ни с каким с итальянским.

Горемир. Да, но виноделие изобрели римляне.

Зигфрид. Они изобрели все на свете. Например, империю. Моя первая супруга, Геновева, очень высоко ставила империю, уже тогда. Теперь все ее ценят. Жители Пфальца склонны недооценивать свой виноград только потому, что он растет у них под носом. Я так не считаю. Мы его не изобрели, но делаем его прекрасно.