Дорогой Давид!
Я вообще туг насчет писем. А в отношении тебя — совсем виноват. Но жизнь так закрутилась, завертелась, что никому не писал. Сейчас сел перед Новым годом написать несколько писем. И тебе задумал. Если ты еще там, куда пишу, и письмо дойдет. Так что не обижайся. А письма к нам и от нас вообще идут долго. Твоего приятеля с подарками не видел, где-то был в отъезде, общалась с ним Ленка. А твой чай я Марку [Марк Портной] передал.
Мои дела как будто налаживаются понемногу — в смысле печатания. Долго, все долго у нас на Руси. Читал твои рассказы в печати. Жду, что напишешь книгу или книжку. По-прежнему. Ты знаешь, что я о них высокого мнения.
Сам я за этот год написал книгу стихов — совсем новые по форме. Долго объяснять, но все слова в них то разорваны, то пропущены, то осталась половинка. Тебе это должно быть понятно. Но одновременно все соблюдено: и ритм, и рифмы, и мышление, это основное. Я шел от того, как мыслим. А мыслим, оказывается, устойчивыми словами и группами слов, где одно можно заменить другим — и ничего не изменится, кроме гармонии, конечно.
Видишь, слово «долго» пронизало мой текст. Это, наверно, потому, что долго тебе не писал, ну да не сердись — и напиши что-нибудь повеселее. Я, сам видишь, пью и хандрю. Если бы не работа, совсем было бы скучно. Так что, можно сказать, у меня в России по России ностальгия. Теперь у нас свободнее, как ты знаешь. Так, может, еще увидимся. Привет твоему семейству. Твой Генрих. 25.12.88.
Ч
ерез два года пришло следующее письмо от Генриха.