Генрих Шестой глазами Шекспира

– Вот и оставь, – тут же подхватывает Сеффолк. – С тех пор, как ты фактически присвоил себе королевскую власть, вся страна движется к гибели, во Франции нас одолевает дофин, а здесь все пэры и дворяне превратились в твоих рабов.

– Ты измучил народ, ты вытянул все доходы у духовенства, – подключился кардинал.

– Твои дворцы и наряды твоей жены слишком дорого обходятся казне, – вставляет Сомерсет.

– Твоя жестокость при назначении наказаний переходит все рамки закона, – добавляет Бекингем.

Солидный список претензий, правда? И точку ставит королева:

– А во Франции ты устроил торговлю должностями и продавал целые города! Если все это доказать, то тебе голову отрубить надо!

Глостер уходит.

Надо полагать, молча и в ярости. Но автор об этом умалчивает.

Далее разыгрывается отвратительная сцена, показывающая нам глупость и злобность Маргариты Анжуйской. Это не поклеп Шекспира, отнюдь. Маргариту современники не просто так называли «злой королевой». Видимо, было за что.

Маргарита роняет веер. Разумеется, умышленно.

– Дай веер мой, – бросает она в пространство, специально не интересуясь, кто стоит рядом.

А рядом-то стоит как раз Элеонора, герцогиня Глостерская. Но Маргарита этого как будто не знает. Мало ли, кто там стоит, может, фрейлина или вообще служанка какая-нибудь. И поскольку герцогиня совершенно справедливо считает ниже своего достоинства наклоняться, поднимать и подавать веер, королева, по-прежнему не глядя по сторонам, зловеще спрашивает:

– Что, милочка, не хочешь выполнять мой приказ?

И с этими словами дает пощечину той, кто не подал веер. То есть герцогине Глостерской.

– Ой, извините, – медовым голоском поет королева. – Так это были вы? А я думала, служанка.

– Да, это была я, – с ненавистью отвечает Элеонора. – Если б я могла добраться до тебя, я бы тебе все десять заповедей на роже ногтями нацарапала.

Миролюбивый Генрих вступается за жену:

– Она нечаянно, тетя, поверьте мне.

– Нечаянно? – переспрашивает герцогиня. – Смотри, король, она тебя запеленает и будет нянчить, а сама станет править. Ну ничего, я сумею отомстить.

Уходит.

Бекингем шепчет кардиналу:

– Я пойду за ней и посмотрю, что будет делать Хамфри Глостер после того, как она ему нажалуется. Ситуацию даже пришпоривать не надо: герцогиня так ужалена, что сама прискачет прямо в ловушку.

Уходит.

Но тут входит Глостер.

Он прогулялся, остыл, успокоился и вернулся, чтобы поговорить о делах.

– Если докажете ваши лживые обвинения – я готов считать себя виновным. А теперь вернемся к текущему вопросу. Я настаиваю: герцог Йорк больше всех подходит на должность регента Франции.

Но Сеффолк категорически не согласен.

– Прежде чем будет принято решение, я позволю себе перечислить причины, по которым Йорк нам безусловно не подходит.

– Не трудись, я сам назову эти причины, – презрительно произносит Йорк. – Во-первых, я тебе не льщу, как другие. Во-вторых, твой дружок лорд Сомерсет сделает все, чтобы я не смог выехать со своими людьми во Францию, пока дофин не заберет себе все земли, которые мы завоевали. Мы это уже проходили, когда он до последнего оттягивал отправку своей конницы на помощь Толботу, и в результате мы потеряли и Толбота, и людей, и осажденный город.

– Так и было, – подтверждает граф Уорик, – я сам видел. Ни один изменник не совершал поступка гнуснее, чем этот.

– Молчи, строптивый Уорик! – в негодовании восклицает Сеффолк.

– Почему это я должен молчать?

Слуги Сеффолка вводят Хорнера и Питера.

– А молчать ты должен потому, что герцога Йорка сейчас обвинят в измене, и дай бог, чтобы он смог оправдаться, – злорадно сообщает герцог Сеффолк.

Йорк искренне изумлен.

– Кто меня обвиняет в измене?

Генрих тоже не понимает, что происходит:

– Что ты хочешь сказать, Сеффолк? Кого это ты привел сюда?

Сеффолк поясняет:

– С вашего разрешения, это слуга, который обвиняет своего хозяина в измене. Этот хозяин сказал, что Ричард Йорк – настоящий король и должен сидеть на троне, а нашего короля Генриха он назвал захватчиком.

Логика обвинения весьма незатейлива: если кто-то из простонародья посмел назвать Йорка реальным претендентом на корону, то не из головы же он это выдумал. Стало быть, услышал от знающих людей, приближенных к герцогу Йорку, а те, в свою очередь, тоже не сами придумали, а повторяют то, о чем вслух и многократно рассуждает сам Ричард Йоркский. То есть изменнические речи Хорнера являются отражением и доказательством изменнических намерений герцога.

Генрих ушам своим не верит и обращается непосредственно с Хорнеру, хозяину Питера:

– Ты это говорил?

– Я никогда не думал и не говорил ничего подобного. Бог свидетель, этот мерзавец Питер ложно обвиняет меня.

– А вот и не ложно, – говорит Питер. – Клянусь, милорды, он сказал мне это однажды вечером, когда мы на чердаке чистили доспехи лорда Йорка.

– Подлый поденщик! Грязный негодяй! – в ярости кричит Йорк. – Ты головой заплатишь за такие слова! Государь, умоляю вас предать этого мерзавца всей строгости закона.