Генрих Шестой глазами Шекспира

Элеонора прощается с шерифом, а Стенли предлагает ей пойти переодеться в дорогу.

– Толку-то в переодевании… – тяжело вздыхает герцогиня. – Если бы можно было стыд снять вместе с одеждой! Но он прилипает намертво, и его не скрыть, как ни наряжайся. Ладно, пойдемте.

Акт третий

Сцена 1 Аббатство в Бери-Сент-Эдмондс

Трубы.

Входят в парламент король Генрих, королева Маргарита, кардинал Бофорт, Сеффолк, Йорк, Бекингем и другие.

– А что это у нас лорд Глостер опаздывает? – удивляется король. – Он не любит приходить последним, я знаю. Наверное, его что-то задержало.

Тут Маргарита разражается длиннющей и, по-видимому, заготовленной заранее речью о Хамфри Глостере:

– Ты что, сам не видишь, как он изменился в последнее время? Он стал заносчивым, непочтительным, высокомерным, он вообще на себя не похож. Помнишь, каким он был раньше покладистым и приветливым? А теперь вечно хмурый, сердитый, и ни капли почтительности к нам с тобой, к королю и королеве, между прочим. А ведь он – фигура заметная, влиятельная, его нельзя сбрасывать со счетов. Во-первых, он ваш ближайший кровный родственник, и, если с вами что случится, он сядет на трон. Он к вам плохо относится, и вы напрасно приближаете его к себе и допускаете в совет. Во-вторых, чернь его обожает, и, если Глостер надумает поднять восстание, народ пойдет за ним. Я же забочусь о вас, милый супруг, поэтому и предупреждаю: герцог для вас опасен. Если вы сможете убедить меня в том, что мои страхи – пустая глупость, я с радостью извинюсь перед герцогом. Милорды Сеффолк, Бекингем и Йорк, скажите прямо: я права? Или ошибаюсь?

Милорды, само собой, рады стараться и поддержать королеву в ее ненависти к Глостеру. Сеффолк уверяет, что он думает в точности то же самое и буквально теми же словами, и вообще герцог если не прямо, то косвенно наверняка замешан в злодеяниях своей жены, которая «злокозненными средствами» готовила «паденье государя своего». Кардинал Бофор снова припоминает, что Глостер назначал за малозначительные преступления чрезмерно суровые наказания; Йорк (и снова непонятно: искренне или лицемерно) выдвигает обвинение в присвоении финансовых средств, собранных на армию; Бекингем предвидит, что все эти обвинения – пустяки в сравнении с тем, что еще будет обнаружено «в тихом Хамфри».

Но король пока не поддается.

– Вот что, милорды: я высоко ценю вашу озабоченность судьбами страны, но я не верю, что мой дядя Глостер может быть в чем-то виновен. Он слишком хороший и добрый человек, чтобы готовить мне гибель, он не способен на зло.

– Вы излишне доверчивы, государь, – сердится Маргарита. – Глостер – это волк в овечьей шкуре, он только прикидывается добрым и порядочным. Вам нужно пресечь козни Глостера ради вашей же безопасности.

Входит Сомерсет. Он принес горестные вести из Франции: Англия лишилась всех французских владений. Король огорчен, но не убит горем: «На все господня воля…» Йорк тоже обескуражен, ведь он так надеялся на Францию, однако рук не опускает: «Но я свои дела поправлю скоро», – думает он.

А тут и Глостер появляется, приносит извинения за опоздание. Сеффолк с места в карьер начинает угрожать ему арестом за измену.

– Не запугивай меня, – гордо отвечает герцог Глостер, – на мне нет никакой вины, поэтому я не боюсь. Что вы собираетесь мне предъявить?

– Говорят, вы брали взятки с французов и не платили жалованья солдатам, поэтому мы потерпели фиаско во Франции, – начал Йорк.

– Да неужели? И кто же это говорит? Я не взял у французов ни гроша, я никогда не клал себе в карман деньги, предназначенные на выплату жалованья войскам, более того, я из своих средств выплачивал это жалованье, когда деньги из Англии запаздывали или вовсе не приходили, и, заметьте, себе ни разу не потребовал возмещения, – парирует Глостер.

– Конечно, очень удобная позиция, ее же не проверить, – фыркает кардинал Бофор.

По-видимому, финансовую отчетность в английской армии к тому времени еще не придумали. В противном случае как еще можно трактовать слова кардинала о том, что движение денежных средств проверить невозможно?

Лорд-протектор твердо стоит на своем:

– Я говорю только правду, бог мне свидетель.

– Когда вы были протектором, вы придумывали такие мучительные наказания и пытки, что наш остров был заклеймен тиранией, – продолжает Йорк.

– И это тоже неправда. Когда я был протектором, то всегда проявлял милосердие, если преступление было незначительным или преступник искренне раскаивался. В таких случаях наказание всегда было очень мягким. Что же касается убийц, тода, я их пытал и сурово наказывал – намного суровее, чем грабителей и прочих злодеев.