На пороге патио появилась еще одна женщина. Видимо, она задержалась в вертолете. Эта была без видеокамеры, но очень решительная. «Начальница», — догадался Леон. Он наклонилась к переводчице, что-то спросила.
— Интересуется, где туалет, — бестрепетно возвестила дурища-переводчица.
— Не нашла? — Председатель вытащил из кармана платок, промокнул сытую, спрятавшуюся в воротнике рубашки шею. Вокруг нее так и вились комары.
— Рядом со свинарником, — сказал Леон. — Только с туалетной бумагой напряженка. Пусть под ноги смотрит, там доски гнилые.
— Оленька, сделай милость, — смачно пришлепнул на шее очередного комара председатель, — отведи ее куда-нибудь.
Дамы вышли.
Француз снимал переполошившихся от такого количества гостей ласточек.
— Нор-маль-но! — произнес по слогам француз, опять похлопал председателя по плечу.
— Где хозяин? — хмуро спросил председатель, едва удержавшись, чтобы не съездить дружелюбному французу по руке.
— В Кунью поехал, — сказал Леон.
— Зачем?
— Звонить на завод насчет трактора, — Леону и самому сделалось смешно.
— В воскресенье? — охотно разделил его веселье председатель.
— К бабе. Баба у него в Кунье на хлебозаводе.
— Не верю. Как Станиславский. Запил? — В голосе председателя было больше любопытства, нежели негодования.
Бидон с брагой был вчера с песней «Из-за острова на стрежень…» укачен в баню. Из-под грязного, брошенного на табуретку ватника выглядывал кончик змеевика. В воздухе живо и кисленько попахивало бражкой. Француз потянул за кончик и как философскую диалектическую цепь за основное звено вытащил из-под ватника змеевичище — трудовой, извилистый, зеленый.
— О! — озадаченно понюхал француз кончик змеевика.
— Так точно, — подтвердил председатель. — Похоже, месье арендатор того. Свободный человек в свободной стране. Имеет право. Ты какой язык в школе учишь? — спросил у Леона.
— Английский, — Леон подумал, что «учишь» — это сильно сказано.
Председатель выглянул во двор. Там было пусто и ветрено. Видимо, Оленька увела журналистку далеко. Леон некстати вспомнил про чернобыльского волка.
— Спроси у них, закончили в доме? Хочу провести их по деревне.
Леон, как камни ворочая во рту чужие слова, спросил.
Французы вряд ли поняли, но радостно закивали. Веротятно, Зайцы представлялись им настоящим журналистским Эльдорадо. Они были готовы идти куда угодно. Из их реплик Леон, как из мата банных строителей, выловил пару понятных слов: «фантастик» и «Еуропа».
— Они говорят, — с гордостью объяснил председателю, — фантастик, что здесь Еуропа.
— Еуропа? — спросил председатель. — Какая Еуропа. А, Европа! В самом деле, Европа, исконная эстонская земля! Твою мать! Действительно, фантастик.
На крыльце встретились с переводчицей и начальницей.
— Успешно? — полюбопытствовал председатель.
— Очень стеснительная. В поле пришлось отвести, — славная переводчица все больше и больше нравилась Леону. — Пчела ее ужалила.
— Ну да? — повеселел председатель, ласково взглянул на пригорюнившуюся француженку. — Скажи ей, нет арендатора, уехал арендатор, мы же не предупреждали, что будем, в соседний колхоз за комбикормом, поздно вечером вернется.
Пока Оленька переводила, на главной и единственной зайцевской улице появился Егоров. Он шел от сожженной кузницы, нес на плече ржавую косу на обугленном черенке очевидно обнаруженную среди недогоревшего хлама. Был он, естественно, в ватнике, естественно, черен и сумрачен, как Отелло после разговора с Яго, естественно, в тяжелых, как бы чем-то наполненных, штанах и двигался, естественно, коленями назад, так как иначе попросту не умел.
Егоров никак не отреагировал на наведенные жужжащие видеокамеры. Шагал неотвратимо и безучастно с косой в плече, как смерть.
Французы заволновались.
— Интересуются, кто такой и можно ли с ним поговорить?! — спросила Оленька.
— Егоров, местный колхозник, — почесал шею председатель. — Николай Егорыч! — махнул рукой. — Будь друг, подойди к нам!
Молча, не меняя выражения лица (оно у него всегда было одно-единственное: косой по ногам!), Егоров приблизился к крыльцу, снял с плеча ржавую косу.
«Неужто сейчас французов как рожь?» У Леона аж дух захватило.
— Федорыч, — тусклым, ничего не выражающим голос обратился Егоров к председателю, не удостоив стрекочущих камерами французов взглядом, — не уберешь обанного арендатора, сожжем к обанной матери, как кузню! — развернувшись, чудом не снеся некстати подсунувшемуся сбоку французу ржавой косой, как гильотиной, башку, двинулся восвояси.
— Они хотят подарить ему сувенир и задать несколько вопросов, — быстро проговорила Оленька. — Просят перевести, что он сказал.
— Какие тайны, — махнул рукой председатель. — Николай Егорыч! Погодь, тут тебе иностранные журналисты хотят вопрос задать.
Спешить Егорову было некуда. Он вернулся.
Француз проворно сунул ему в скрюченную черную руку синюю пачку сигарет «Галуаз».