Ожидалось, что Гитлер вернется в Берлин 14–15 сентября после нюрнбергского съезда партии, и заговорщики ждали, чтобы «птичка вернулась в свою клетку», как назвал это Остин. Однако возникли проблемы, поскольку Гитлер решил перед возвращением в Берлин заехать в Берхтесгаден, а 14 сентября Чемберлен объявил, что намерен посетить Гитлера в Берхтесгадене. Заговорщиков охватили сомнения. Генерал Бек настаивал, что по сути дела ситуация не изменилась. Но большая часть пребывавших в поисках легкого выхода из положения утверждали, что самая главная предпосылка, при которой они предполагали действовать, а именно тот факт, что Гитлер ведет страну к войне в Европе, больше не существует. Разногласия среди заговорщиков отчасти улеглись, когда переводчик Гитлера доктор Пауль Шмидт прислал им сообщение, что Гитлер намерен предложить Чемберлену неприемлемые условия. Следовательно, снова возникала опасность войны. Тогда было решено, что возвращение Гитлера в Берлин станет сигналом к началу путча.
После второго визита Чемберлена к Гитлеру война стала казаться делом решенным. Генерал Остер и Шахт спросили Гальдера, хочет ли он по-прежнему действовать. Готов ли он арестовать Гитлера? Гальдер уклонился от ответа и высказался в пользу убийства, которое можно было бы представить как несчастный случай. Кроме того, он хотел произвести определенную передислокацию войск, которая могла бы оказаться полезной в случае, если такой несчастный случай произойдет, и разместить дивизию сухопутных войск под командованием генерала Эриха Гёпнера в Тюрингии, чтобы отрезать элитные части СС, находящиеся в Мюнхене, если они попытаются предпринять бросок для освобождения Берлина. Генерал фон Вицлебен, командующий Берлинским военным округом, по-прежнему был готов действовать, и заместитель Остера Ганс Гизевиус прибыл в штаб Вицлебена, чтобы помочь подготовить чрезвычайные декреты и указы. От Артура Небе, связного заговорщиков в гестапо, доставили список секретных баз СС. Они были нанесены на карту, которую вручили командующему Потсдамской дивизией генералу фон Брокдорфу, участвовавшему в заговоре. Абвер сообщил, что нацистам стало известно о колебаниях британского правительства, и это ужесточило позицию Гитлера. Телефонную линию между Лондоном и Прагой, проходившую через Германию, поставили на прослушку, и телефонные переговоры чешской миссии в Лондоне с министерством иностранных дел в Праге были записаны.
26 сентября Гитлер произнес в Спортспаласт страстную речь, в которой пообещал, что «Судеты станут моим последним территориальным требованием в Европе». 27-го он приказал одной из новых танковых дивизий провести парад в Берлине, чтобы внушить людям воинственное настроение. Но даже появление войск перед рейхсканцелярией не вызвало у толпы большого энтузиазма, и лишь несколько рук взлетели вверх в нацистском приветствии. Гитлер был в ярости. Чтобы оценить общественное мнение, Геббельс объехал город в открытой машине и сообщил, что, даже если их судетских соплеменников притесняли, берлинцы не хотят воевать. Тем не менее генерал Остер сообщил заговорщикам, что война с Чехословакией вот-вот будет объявлена. Рано утром 28-го связной заговорщиков из Лондона телефонировал в Берлин, выразив уверенность в том, что любой акт агрессии со стороны Гитлера будет означать общеевропейскую войну. Это сообщение придало заговорщикам новый импульс, и военный переворот был назначен на следующий день. Даже колеблющийся Браухич — факт, подтвержденный надежными источниками, — пожелал действовать.
Однако около 11 утра 28-го в министерство иностранных дел Германии поступил срочный звонок от итальянского министра иностранных дел. Риббентропа не оказалось на месте, и граф Чиано попросил соединить его с итальянским послом Аттолико. Министерство иностранных дел, как обычно, подслушало эту беседу, и позже заговорщикам передали следующий разговор между взявшим у Чиано трубку Муссолини и итальянским послом в Берлине:
В полдень Вицлебен пришел к Гальдеру, чтобы получить приказ о начале путча. Во время их судьбоносного разговора поступило сообщение, что на следующий день в Мюнхене состоится встреча британского и французского премьеров с Гитлером. «В результате я отменил приказ, — сказал Гальдер, — потому что все основания для наших действий исчезли».
И еще Гальдер рассказал следующее: