Германское подполье в 1942—1944 годах

Несмотря на Мюнхенское соглашение, заговорщики не отказались от своих намерений. В декабре они по каналам абвера узнали, что Гитлер планирует войти в Прагу и покончить с Чехословакией. Механизм по подготовке путча снова был приведен в движение, и снова Гёрделер, Хассель, Гизевиус и другие попытались убедить генералов, что на этот раз Британия и Франция окажут реальное сопротивление нацистам. Адмирал Канарис и несколько других сотрудников абвера говорили генералам, что на сей раз гражданские правы. Шахт выступал за немедленный арест Гитлера, или государственный переворот в целях сохранения мира. В конце концов генерал Гальдер пообещал убрать Гитлера, если война будет объявлена.

Этого не случилось. Оккупация всей Чехословакии вызвала всего лишь жалкие протесты. Заговорщики снова ошиблись, а уважение генералов к «лунатику», ведомому «счастливой звездой», лишь выросло, поскольку он всегда оказывался прав.

Самоуверенность Гитлера сделалась безграничной. В середине августа 1939 года, прямо перед объявлением о подписании пакта со Сталиным, он собрал своих генералов и произнес речь о предстоящей кампании в Польше. Он утверждал, что при его жизни война непременно должна была начаться, потому что в будущем, вероятно, никогда не будет человека, обладающего большей властью, чем я. Таким образом, мое существование является фактором огромной ценности. Но какой-нибудь преступник или идиот может уничтожить меня в любой момент». Поэтому нельзя терять времени. «Что же касается наших врагов, — продолжал Гитлер, — то это люди ниже среднего, люди неспособные к действию, не хозяева. Это жалкие червяки. Я видел их в Мюнхене». Единственное, чего Гитлер боялся, как он сказал генералам, это что в последнюю минуту какая-нибудь schweinehund[4] внесет предложение о посредничестве.

Когда генерал Томас незадолго до рокового 1 сентября сказал Кейтелю, что даже при нейтралитете России Германия не сможет победить, Кейтель, перебив его, заявил, что мировой войны не будет, поскольку французы слишком большие пацифисты, а британцы слишком большие декаденты, чтобы помогать Польше. Томас возразил: люди, хорошо знающие Британию и Францию, придерживаются другого мнения, и, возможно, Риббентроп неверно информировал фюрера. На что Кейтель ответил: «Вы заражены пацифистами, которые отказываются видеть величие фюрера».

С приближением 1 сентября, а с ним и войны, надежды заговорщиков снова пробудились. Генерал Гальдер по-прежнему заявлял, что готов отдать решающие приказы, и сделал так, чтобы за двадцать четыре часа до объявления войны его предупредили об этом. По его подсчетам, двадцати четырех часов будет достаточно, чтобы арестовать Гитлера и распустить СС. Браухича снова взяли в оборот, и генерал Остер из абвера сказал ему, что Гитлер намерен снять фильм о фиктивном вторжении Польши в Германию, где люди из СС и заключенные концлагерей, переодетые в польскую форму, будут изображать нападение, и эту пленку он использует для оправдания немецкого вторжения в Польшу. Браухича снова просили попытаться убедить Гитлера, что мировая война будет проиграна. Однако это делалось больше для того, чтобы доказать Браухичу, что на этот раз Гитлер и нацисты действительно собираются воевать, чем в надежде как-то повлиять на Гитлера.

Помимо этих попыток воздействовать на генералов, заговорщики сделали несколько предостережений союзникам. Чиновник министерства иностранных дел Адам фон Тротт, выдающаяся роль которого в заговоре будет описана позже, поговорил с членами британского правительства в Лондоне. Ульрих фон Хассель еще раз посетил британского посла в Берлине Невила Хендерсона. Фабиан фон Шлабрендорф, который сыграл важную роль в покушении на Гитлера в 1943 году, тоже контактировал с британцами. Он рассказывал мне, что ушел от посла с чувством, что Хендерсон очарован нацистами и находился под большим впечатлением от нацистского съезда в Нюрнберге, который, по мнению Шлабрендорфа, был не чем иным, как отвратительной демонстрацией массовой истерии.

24 августа 1939 года (Гальдер называет 26 августа) Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу, не известив об этом Гальдера. Спустя три часа он отменил приказ. Мобилизация была остановлена, но не настолько быстро, чтобы предотвратить немецкое наступление по Яблуновскому перевалу из Чехословакии в Польшу. У Гитлера сделался нервный припадок, и генералы решили, что непосредственный кризис миновал. За всю историю в Германии ни разу не объявлялась мобилизация, которую затем отменяли. «Это означает пятьдесят лет мира», — воскликнул Канарис, когда услышал об отмене приказа. Об отмене первого приказа о нападении стало известно лишь совсем недавно. Мотивы отмены до сих пор не ясны. Возможно, Гитлер решил выждать неделю, чтобы получить все преимущества своего пакта с русскими, который Кейтель назвал «величайшим актом, когда-либо заключенным германским государственным деятелем».